Дети Робинзона Крузо

У симпатичной продавца-консультанта бровь оказалась пробитой серьгой, и пирсинга не смог избежать не только аккуратный носик девушки, но и ее язык.

Все же, как чудесен май!

Свириденко с удовольствием последовал за пробитой бровью к высокому стеллажу, где в окружении садовых гномов, наборов для суши и каких-то запаянных, словно алхимических, бутылок и реторт, чье назначение и вовсе оставалось загадкой, лейтенант ДПС обнаружил интересующие его рамки.

Особенно одну из них. Из матового стекла, в зеркальных снежинках, камушках и искуственных бабочках. Но важна была не сама рамка, а вставленная в нее демонстрационная фотография черно-белая, выполненная в высоком стиле старого Голливуда. Женщина из его сна? Нет, не только это... Он ведь знает, кто она, ведь...

Лейтенант захлопал глазами.

Пробитая бровь неожиданно увидела, какие у него длинные и густые ресницы, и сочла молодого человека забавным.

— А чья это фотография?

Пробитая бровь ухмыльнулась:

— Можете вставить туда свою, — и ее чуть влажные глаза на миг заблестели, — или девушки.

— Девушки?

— Обычно такие рамки с сердечками, — (только тут Свириденко обнаружил, что камушки выполнены в форме сердечек), — дарят девушкам.

Вообще-то лейтенант ДПС собирался купить подарок для младшей дочери своего непосредственного начальника майора Дягилева.

— Девочке, — сказал он. — Она еще ребенок. Дочка шефа. — Свириденко помялся. — Боюсь, если я подарю ей рамку со своей фотографией, ее отец...

Пробитая бровь расхохоталась:

— Не продолжайте, я поняла.

— Да нет, все нормально, — расхрабрился лейтенант. — Думаю воспользоваться вашим советом: дождусь дня рождения шефа и подарю ему свою фотку в этой рамке с сердечками.

Теперь они прыснули оба.

— Знаете, сказала девушка, — я сейчас посмотрю, чья это фотография. Может быть, есть в компьютере. А вы пока осмотритесь.

Она быстро и легко развернулась и скрылась в подсобке. Свириденко успел лишь глянуть ей вслед. Господи, как же восхитителен май!

Свириденко, улыбаясь себе под нос, думал о том, что он успел заметить: высокая, ладная, крепкие бедра обтянуты джинсами, порванными под ягодицами. Но...

Он успел заметить не только привлекательный «тыл» продавца-консультанта.

Еще он увидел картину.

Собственно говоря, это был декоративный офорт, репродукция полотна кого-то из известных мастеров. Вероятнее всего этого... Айвазовского — Свириденко не особо разбирался в живописи.

Только здесь и не надо было ни в чем разбираться.

В горле у лейтенанта внезапно запершило. Он остановился как вкопанный посреди зала и подергал щекой — если бы пробитая бровь увидела Свириденко в эту минуту, вряд ли она сочла бы его привлекательным.

На картине было изображено место из его сна.

Теперь уже не оставалось никаких сомнений: темный дом, увенчанный островерхой крышей, висел над морем, и если бы разыгрался шторм, пенные брызги волн, взметаясь, смогли бы коснуться его стен. Но сейчас море было спокойным, недвижным. На картине стоял полдень. Ленивая жара разлилась над умиротворенным Югом, и лишь четыре крохотных фигурки, дети, играющие в тени дома, вносили хоть какое-то оживление в полуденный сон.

В магазине «Красный куб» работал кондиционер, но лейтенант Свириденко почувствовал на лбу легкую испарину. Словно густой липкий зной, изображенный на полотне мастера, передался и ему.

Глаза Свириденко сузились. Что-то с этой картиной было не так. И разлитое по ней спокойное умиротворение казалось обманчивым. В полдень обычно самые короткие тени, но сейчас...

— Ты ведь только притворяешься, что все в порядке? — прошептал Свириденко сиплым голосом, глядя на темный дом.

Сейчас тень как будто удлинилась.

Теперь уже испарина стала вполне ощутимой капелькой пота. И если пристально вглядеться в крохотные фигурки, то в короткое мгновенье, в переливах какого-то марева, можно было различить, что дети, четверо мальчишек, вовсе не играли у дома. Они неслись от него прочь, с перекошенными от ужаса лицами, убегали, как ошпаренные, от настигающей их тени.

— Это Одри Хепберн, — голос вернувшейся пробитой брови донесся словно издалека. — Я почти угадала.

— Что? — слабо отозвался Свириденко.

— Актриса. В вашей рамочке, — девушка улыбнулась, и ее глаза вновь заблестели. — Ну, «Завтрак у Тиффани», «Римские каникулы», все дела...

— Все дела, — повторил лейтенант ДПС.

С момента происшествия у казино «Шангрила» лейтенант Свириденко почему-то распрощался со своей старой присказкой «Ну, никаких гарантий!». Теперь эта присказка вызывала у него даже не неприязнь, а ощущение какой-то нелепости, словно эта прибауточная словоформа, долженствующая резюмировать мудрость житейской философии, принадлежала какой-то другой жизни, с которой Свириденко теперь также распрощался. Он все вспомнил. И все фрагменты, словно кусочки пазла, выстроились у него в голове.

— Ну, и как с рамочкой для дочки шефа? — Пробитая бровь смотрела на него с выжидательным интересом: мол, заснул человек на ходу, бывает. — Брать будете?

— А как же! — кивнул Свириденко.

— Рамочка классная...

— Она просто прекрасна! — энергично согласился Свириденко.