Дети ржавчины

У меня появилась секунда, чтобы оглядеться. Ни одному из моих товарищей помощь не требовалась. Я увидел Медвежатника – он весь был забрызган кровью – и лицо, и одежда. Он стоял на одном месте и махал своим тесаком, как лесоруб – мощно и размеренно. От его взмахов отбивался и уворачивался долговязый человек в изодранной рубашке. По тому, как суетливо и бестолково он двигался, можно было понять, что на победу в этой схватке он не надеется. Только на бегство или милость погонщика.

–  Не пускай его! – крикнул вдруг Подорожник. – Добей!

Он кричал мне. Прямо на меня двигался скачками один из разбойников. Без оружия. Ему досталось тесаком в лицо – щека и часть подбородка буквально сползли вниз, открыв что-то желто-розовое, и он поддерживал обвисшую плоть рукой. Он даже не попытался обежать меня, и я тупой стороной лезвия рубанул ему под колени. Он всхлипнул и ткнулся прямо своим обезображенным лицом в землю. В ту же секунду Подорожник нагнал его, запрыгнул сверху и вонзил лезвие в затылок.

–  Сам не мог, что ли? – рассерженно крикнул он мне.

Оказалось, все уже кончилось. В траве под деревьями валялись пятеро. Двоих еще били предсмертные судороги. Остальные разбежались. Я смотрел на это и думал: «Какого черта я тут делаю? Зачем вмешиваюсь в жизнь этих людей?» Пусть они сами решают свои дела, пусть убивают или милуют друг друга. Я здесь просто ни при чем. Я как старшеклассник, который залез в песочницу к малышам и теперь вынужден вести нечестную игру, используя силу и опыт старшего.

–  Что с тобой? – проговорил Подорожник, становясь рядом.

Я посмотрел ему в глаза. В них не было ни самодовольства, ни гордости, ни удовлетворения. Хотя обычная холодная улыбочка играла на губах.

–  Лучше бы я остался на повозке мешки стеречь, – ответил я. – Вы и без меня бы управились.

–  Не любишь крови? Или драки боишься?

–  Боюсь, – сказал я.

Свистун ходил по траве, поднимал жуткие орудия разбойников и подолгу разглядывал их, поджимая губы и сокрушенно качая головой.

–  Эй! – крикнул ему Подорожник. – Башка цела?

Свистун отбросил очередной зазубренный «инструмент» и широко улыбнулся.

–  Кажется, цела! – сказал он и повернулся затылком, сняв шляпу.

Я увидел, что кожа на макушке и части затылка у него свисает большими складками. И вообще, голова была какая-то неровная.

–  Цела! – повторил Свистун и тронул голову пальцами. Кожа промялась, как пустой мешок, – видимо, в черепе была заросшая дырка.

–  Ничего, она не очень тебе нужна! – захохотал Подорожник.

Я перевел взгляд на Медвежатника. Он стоял на том же месте с пучком травы и стирал кровь: с лезвия, с волос, с лица, с одежды. Кожаная одежда – это очень удобно. Кровь не впитывается в нее и легко стирается.

–  Там есть речушка, недалеко, – произнес Свистун, надевая шляпу. – Обмыться бы…

–  На заставе обмоемся, – приказным тоном заявил Подорожник. – Нам надо спешить. Где эти-то… ополченцы?

–  Эй! – раздался робкий голос из леса. Из-за сосны робко выглянул совсем молодой парень в коричневом халате.

–  Эк его растрепали, – хмыкнул Свистун. У ополченца сочилась кровь, откуда только можно. Из ушей, изо рта, из-под халата по голым ногам. Один глаз раздулся и почернел, став похожим на гнилую картофелину.

–  Вылазь оттуда! – крикнул Медвежатник. – А другой где?

–  Он здесь… Он не может ходить.

Мы вчетвером приблизились. Второй ополченец лежал за кустом и беспомощно глядел на нас. Он почему-то улыбался. Глаза темнели на бледном лице, как две пробоины.

–  Ну, подымайся, – проворчал Медвежатник и потянул раненого за обе руки.

Когда тело немного приподнялось над травой, под ним чавкнула натекшая кровь. А затем раздался еще какой-то странный звук, и… рука ополченца отделилась от туловища.

Медвежатник швырнул ее от себя и отшатнулся.

–  Мама родная… – пробормотал он, вытирая шляпой ладонь.

–  Не пугайтесь, – равнодушно произнес первый ополченец. – Ему просто руку отрубили.

Раненый продолжал лежать и все так же беспомощно улыбаться. Потом вдруг напрягся, пошевелил губами, тяжело сглотнул – и застыл.

–  Мертвый, – проворчал Свистун. Он почувствовал это первым, хотя глаза умершего ополченца продолжали смотреть в небо, а губы – улыбаться.

Мы стояли и молча глядели, как из глаз покойника уходит блеск. Глаза становились матовыми. Словно нарисованными на грубом картоне.

–  Ехать бы надо, – сказал его товарищ, нетерпеливо переступив с ноги на ногу. – Они опять могут полезть. Их много тут бродит.

–  Да, – согласился Подорожник. – Только мертвеца твоего не повезем, не проси.

–  А чего мне просить, – кисло усмехнулся парень. – На что он теперь нужен…