— Я мог бы рассказать про десяток ужасных болезней, которые поражают слишком любопытных.
Я послушно отошел. Мы вместе присели на остатки каменной кладки.
— Меня зовут Медвежья Лапа, — не без гордости сообщил мой собеседник.
Я оценивающе посмотрел на него. Он не отличался высоким ростом и особой шириной плеч, но руки имел большие, жилистые и, безусловно, очень сильные.
— Я — Безымянный.
— Мне это известно. Я даже знаю, что ты пришел из очень далеких краев.
— Откуда известно?
— Люди говорят. А кроме того, ты очень странно ведешь себя. Ты как ребенок. И слова твои звучат как-то не так, как должно быть.
— Разве мало вокруг странного, чтоб замечать мои причуды?
Медвежья Лапа склонил голову набок, задумавшись.
— Ничего странного вокруг нет, — решил он наконец. — Конечно, иногда некоторые люди поступают не так, как принято, но это совсем другое. Они просто чудаки, а ты...
— И как же поступают эти чудаки? — заинтересовался я.
— По-разному... Я видел, как один человек разделся догола и ел землю. Он был просто сумасшедший.
— Ел землю, — разочарованно повторил я. — Друг мой, ты считаешь чудным голого человека, а теперь посмотри туда, — я указал рукой на черные макушки Башен. — Разве Холодные башни не кажутся тебе странными? Ведь это не вы их построили. Разве не странно, что две силы борются над вашими головами, а вы и понятия не имеете, зачем они существуют?
— Холодные башни были всегда, — веско произнес Медвежья Лапа. — И Пылающая прорва была всегда. Мне вовсе не интересно, откуда они появились. А ты сам разве задумывался, кто построил вон те скалы, кто разровнял луга и прокопал реки?
Я только вздохнул, поняв, что и этот разговор не выведет нас из тупика.
— Расскажи мне про Холодные башни, — попросил я возницу. — Все, что знаешь.
Он одарил меня долгим внимательным взглядом. Потом перевел дыхание и посмотрел в небо, собираясь с мыслями.
— Башни уходят глубоко под землю, — проговорил он. — Там они берут холод, необходимый для защиты Города. С каждым годом под землей остается все меньше холода, и сила Башен уходит. Возможно, когда-то она совсем иссякнет, и тогда посланники Прорвы...
— Аэроиды, — сказал я, не зная, зачем прервал собеседника. Это странное слово само попросилось на язык.
— Что? — удивленно переспросил возница.
— Я говорю, что никакие это не посланники. Они называются аэроиды.
— Я не очень понимаю... Кто их так называет?
— Тот, кто раньше вас их увидел.
— Ну что ж... Называй их, как хочешь, — осторожно согласился Медвежья Лапа. — Но мы считаем их детьми Пылающей прорвы.
— Значит, ты говоришь, что они тоже были всегда?
— Конечно. Ведь суть мира в противоборстве огня Прорвы и холода земли.
«Какая нелепость...»— удрученно подумал я.
— Это тоже неверно. Они не были всегда. Давно — да, но не всегда. Просто раньше они были совсем другими. И с ними можно было бороться.
— Нельзя говорить такие странные вещи, если нечем даже доказать свои слова, — сказал Медвежья Лапа, насупив брови.
Вот тут он попал в точку. Никаких доказательств у меня не было. Вернее, я сам являлся ходячим доказательством, но кого это убедит? Просто в нужный момент, на каком-то слове нашего разговора память вдруг приоткрылась — и снова захлопнулась. Молниеносно, как затвор фотоаппарата. Я успел лишь вытащить это слово — аэроиды — и понять, что они существовали в моей далекой полуреальной жизни.
— Не обращай внимания, — я мирно улыбнулся. — Сколько людей, столько и мнений. Может, прав ты, а может, и я. Нас некому рассудить, поэтому не будем зря спорить.
Возница подозрительно посмотрел на меня. Определенно, он считал, что я не просто так потрепал языком. Наверняка ему казалось, что в моей болтовне есть хотя бы грамм какого-то тайного смысла.
— Ты говоришь такие дикие вещи... — пробормотал он. — Но если бы ты смог доказать хоть одно слово.
Я понял — он очень хотел бы услышать, что есть такие доказательства.
— Неужели ты сам не понял, что Башни, существующие вечно, — это полная ерунда? — тихо проговорил я. — Сами они выросли, что ли? Да на них же заклепки видны!
— Подъем, — протяжно прокричал староста, ударив ложкой по котелку. — За работу!
— Я найду тебе доказательства, — пообещал я вознице, вставая. — Не сейчас. Может, очень не скоро. Но найду обязательно.
ПЕРЕМЕНЫ
Пора остановиться. Пора перестать плыть по течению и начать грести самостоятельно. Зачем я здесь? Почему не стремлюсь обратно? Какова моя миссия? Ни один из этих вопросов не заставлял мои мысли биться сильнее, а тело — действовать. Однако вопросы нужно решать. Потому что нельзя до скончания дней выносить навоз из конюшен, мечтая о каких-то неясных переменах. Их не будет, пока я не начну шевелиться.
Но как? Что делать? В каком направлении идти, с кем разговаривать, какие вопросы задавать? Я беспомощен, как слепой перед раскрытой книгой. Я в положении лягушонка, который не успел заползти в нору на зиму и оказался один на выпавшем снегу.