Дети с улицы Мапу

Софья Михайловна работает по-прежнему. Собирает в огороде помидоры, срезает капусту, кормит кур, доит коров, выполняет все работы по дому и во дворе. Часами сбивает она масло: зажав деревянную посудину коленями, бьет сливки. Сливки сгущаются, жир отделяется от жидкости и сбивается в один кусок. Тогда Софья Михайловна вынимает его большой деревянной ложкой и сносит в погреб.

Похоже, что Янковский отстал от нее, он не пытается больше приблизиться к ней. Снова он хозяин, а она - простая работница, которую он кормит. Они друг другу не пара.

Иногда Софье Михайловне кажется, что тучи, омрачавшие ее жизнь, рассеиваются.

Шуля здорова и весела. Физический труд и жизнь на лоне природы пошли ей на пользу. Кашель пропал, как будто его и не было, щеки цветут свежим румянцем. "Хорошо здесь моей девочке, - думает госпожа Вайс, - хоть бы подольше так все оставалось".

Лето прошло, наступили осенние дни. В окна стучит дождь, ветер завывает под ветхой крышей, ревет море. Софья Михайловна и Оните возвращаются со двора в дом промокшие и дрожащие от холода. Обувь их порвана, одежда износилась. Оните простудилась и слегла.

Заглянув в комнату Софьи Михайловны, поня Елена нашла ее у постели дочери.

- Эх вы, городские... Дождик чуть промочил, и уже свалились в постель. Такая молодая, и болеет!

Потом посмотрела на встревоженное лицо матери, усмехнулась и добавила:

- Ничего, не волнуйся, Софья, заварю чаю с липовым цветом - сразу ей полегчает. А ты стань на колени да помолись святой деве. Молитва лучше всякого лекарства. Правда, у вас, русских, нет Бога в сердце.

Старуха напоила больную настойкой липового цвета, положила к ее ногам бутылку горячей воды, укрыла несколькими одеялами, которые принесла из своей комнаты, перекрестила и вышла. Однако легче Оните не стало. Ночью девочка бредила, тело ее пылало. Софью Михайловну охватил страх.

- Господи, - шептала она, - неужели Ты пошлешь мне это испытание и заберешь у меня мою девочку, последнюю мою надежду?

Шуля ворочается в постели и бормочет. С колотящимся сердцем мать прислушалась к ее словам, и ее пробрала дрожь.

- Не надо, - бормочет больная, - я не Шуля, я Оните. Не убивайте меня! Не стреляй в меня, Юозас! - вырывается крик у нее изо рта, и она пытается спрыгнуть с постели.

Госпожа Вайс, весь вечер и всю ночь не отходившая от кровати больной, падала от усталости и отчаяния. Что с ними будет, если бред девочки услышит кто-нибудь посторонний? Их тайна откроется, и тогда они погибли.

Что делать? - Господи, Боже мой!-ломает она в отчаянии руки. Мелькает мысль: молиться, просить милости Всевышнего. Но она смеется над собой: ведь она же неверующая... Никогда не была религиозной, тем более сейчас... Как это Бог, видя гибель целых народов, убийство женщин и детей, не разрушит небо и Землю?! Нет, нет никакого Бога... Нет на свете жалости и справедливости. Нет Бога, нет, - бьется она в отчаянии, - ничего нет, ничего!..

Так, в телесных и душевных муках проходит ночь.

Перед утром Оните успокоилась и как будто погрузилась в сон. Софья Михайловна тоже вздремнула, сидя на стуле у изголовья больной. Ее разбудил скрип двери. В комнату вошел Янковский, подошел к кровати, взглянул на больную девочку и сказал:

- Нужен срочно врач, Софья.

Женщина поднимает на него красные от бессонницы глаза:

- Господин Янковский, у меня нет ни гроша.

- Я заплачу. Сделаем все, чтобы поставить девочку на ноги.

- Чем я смогу отблагодарить вас за вашу доброту ?

- Ничего, мы христиане, наш долг - помогать ближнему в беде. Я готов помочь любому, кроме еврея.

- Почему? - тихо спросила госпожа Вайс.

- Не люблю евреев. Все евреи большевики. Продали Литву. Не нужны нам колхозы. Я бы сам их не выдал, но чтобы спасти - пальцем не пошевельну, добавил он.

Госпожа Вайс почувствовала холодок в сердце.

- Кто позовет врача? - спросила она с трепещущим сердцем.

- Поеду в город и привезу.

Когда он ушел, Софья Михайловна тщетно пыталась успокоиться. Внутри у нее все кипело.

Что мы им сделали ? Почему они нас так ненавидят? Какая у нас сила? Почему нас обвиняют в том, что мы будто бы направляем пути народов и стран? И этот Янковский - ведь он не невежда, а повторяет все эти глупости, как последний деревенский мужик.

Больная опять начала стонать и бредить. Софья Михайловна не спускает с нее глаз. Вдруг в душу закрадывается страх: что если девочка в бреду откроет их тайну врачу-литовцу? Это ведь будет не спасение, а гибель...

Лучше побежать сказать Янковскому, что дочке стало легче и не нужно врача. А если девочка, не дай Бог, умрет без врачебной помощи?..

Торопливо закутавшись в шаль, госпожа Вайс выбежала на двор искать хозяина. В дверях она столкнулась со старухой Еленой.

- Где господин Янковский, поня Елена?

Старуха бросила на нее подозрительный взгляд и недовольно проворчала:

- Какая вы нетерпеливая? Будто мир рушится. Что за переполох? Как будто кто-то умирает.

- Поня Елена, господин Янковский еще дома?

- Уехал, уехал. Полчаса назад уехал. Святая Мария, какие эти городские изнеженные!