Дети Сатаны

Не все попало в газеты. К примеру, остались за кадром откровения преподобного Шварца из Мон­реаля, на этом настояли разгневанные мужья. И только недавно они стали достоянием обществен­ности. Когда воинственного радикала Мту Занджи, знаменитого «Белого Мау-Мау», нашли в Гарлеме, нашпигованным пулями, выпущенными из шест­надцати незарегистрированных револьверов, нико­му и в голову не пришло связать его смерть с дру­гими событиями, и заметка о нем заняла три абзаца на сорок третьей странице.

А самое удивительное заключалось в том, что в то время никто, ни единый человек, не сумел уви­деть в происходящем каких-либо взаимосвязей. Каждая новая сенсация обсасывалась со всех сто­рон, в мельчайших подробностях, но ни журналис­ты, ни комментаторы, ни обозреватели не находили в них ничего общего. Столкнувшись с неприкра­шенной правдой, люди Северной Америки не при­знали ее.

Но, безусловно, каждый из них что-то видел или слышал, поскольку сенсациям этим нашлось место на телевидении и на радио, в газетах и журналах, в карикатурах и выступлениях комиков. Зак и Джилл предпочитали взирать на сотворенное ими со сто­роны, а потому могли делать достаточно взвешен­ные выводы.

В Сент-Джоне, что в Нью-Брансуике[10], они «по­садили» на антилжин седовласого, достопочтенного судью, который вел далеко не однозначный процесс по обвинению в измене. После фантастического двадцатисемиминутного монолога пожилой юрист умер при удачной попытке прикрыть побег подсу­димого. Зака и Джилл, сидящих в зале, потряс не­ординарный поступок судьи, но они не могли не признать, что умирал он с улыбкой на устах, словно не было человека счастливее, чем он.

В Монреале (помимо преподобного Шварца) им удалось перехватить члена парламента от кон­сервативной партии по пути на телевизионную студию и пожать ему руку. Продюсер программы, как потом выяснилось, видел старый кинофильм «Телекомпания»[11], а потому продолжал держать парламентария в эфире, хотя для этого ему при­шлось отправить в нокаут режиссера. Парламен­тарий получил приличную дозу: после сорока пяти минут эмоциональных признаний он начал рас­сказывать телезрителям о своих тайных мечтах, которые лелеял, идя в парламент, о программах, которые разрабатывал, но не решался озвучить, понимая, что в этом мире их реализация невоз­можна. Домой он уехал, смирившись с тем, что на его политической карьере поставлен жирный крест. Утром же обнаружилось, что его открове­ния встретили самый положительный отклик, а его неосуществленные программы — полное одобрение. Естественно, мало кто из тех, кто го­лосовал за парламентария в прошлый раз, вновь отдали бы ему свои голоса. Но на очередных вы­борах (и на всех последующих, где он выставлял свою кандидатуру) за него приходили голосовать девяносто процентов тех, кто раньше никогда не показывался на избирательных участках. Продю­сер теперь его первый помощник.

В Оттаве они попытались добраться до пре­мьер-министра, но безо всякого успеха. Их не подпустили и на пушечный выстрел. Зато они от­ловили стареющего Питера Гзовски, ведущего передачи «90 минут с вами». Он тоже видел «Теле­компанию», а инстинкт самосохранения был у него посильнее, чем у героя фильма. Выйдя из студии, он первым делом записал кое-что на маг­нитную ленту, сделал несколько копий и разослал друзьям с указанием вскрыть в случае его внезап­ной смерти. Однако он до сих пор жив, регулярно появляется на телеэкране, бичуя немногие остав­шиеся пороки.

Покинув Торонто, Зак и Джилл совершили набег на Всемирный сход света и правды. Меро­приятие это, растянувшееся на неделю, напоминало духовную Олимпиаду: более десятка знаменитых гуру, свами, преподобных отцов, адептов религии Зен, суфи, ясновидящих, короче духовных пасты­рей человечества, собрались с десятками тысяч своих последователей на стоакровом кусочке земли, чтобы поспорить по ключевым вопросам теологии и показать собственную святость. Как водится, при большом стечении прессы. Зак и Джилл нашли воз­можность пообщаться со всеми. Один покончил с собой. Другой сошел с ума. Четверо признали себя шарлатанами, повинились перед последователями и удрали. Семеро повинились, но остались. Четверо ничего не могли сказать, только плакали. Один, ко­торого называли Толстый Мальчик, хотя ему пере­валило за сорок, откусил себе язык. И единствен­ный пастырь, старик, с которым пришли лишь не­сколько человек, ни в чем; ни в манерах, ни в по­ведении, не изменился, но в глубокой задумчивости отбыл домой, в Теннесси. Теперь известно, что он, будучи телепатом, мог бы вывести на чистую воду Зака и Джилл, но предпочел этого не делать. Само­убийство, с одной стороны, опечалило Джилл, Но с другой, так уж получилось, она хорошо знала и презирала этого святого человека и не могла скрыть радости, которую вызвало у нее известие о его смерти.