Дети Шини (СИ)

- Что агрессию нельзя вытеснять в бессознательное, заглушать окружающее плохо, а эмоции нужно освобождать. То есть открыто делиться с людьми чувствами, которые они в тебе пробуждают. Ну, к примеру, если тебе противно тут сидеть со мной, то ты должна так и сказать. Или если ты меня боишься, то тоже должна сказать.

- Боюсь? Вот ещё. И про то, что ты не противный я тоже уже сказала.

- Значит, ты не думаешь, что я психопат, монстр и всё такое?

- Амелин, не пойму, ты сейчас специально на комплименты напрашиваешься?Хочешь услышать какой ты милый и распрекрасный?

- Нет, нет, что ты, - он смутился. - Просто уточнил. Ведь ты шарахнулась, как ошпаренная.

Я вернулась к нему и села плечо к плечу.

- Дело не в тебе. Я просто хочу уже домой и часто думаю об этом. Всё, что с нами произошло и происходит, слишком много и тяжело для меня. Мечтаю закрыться в своей комнате и тупо сидеть, чтоб никого не видеть, ни о чем не думать и ничего не чувствовать.

- Хочешь уехать? - глаза его удивленно расширились. - Зачем? Хорошо же живем. Здесь спокойно и весело. Нас никто не трогает, ничего не заставляет, мы сами себе хозяева. Зачем тебе возвращаться?

- Чтобы всё встало на свои места.

- Ладно, - он небрежно отмахнулся, - по-любому это пока нереально.

- Почему же? Если у нас будут деньги и бензин, мы запросто вернемся. Представляешь, как все удивятся?

- И тебя не пугает полиция и сетевое линчивание?

- Нет, не пугает. Потому что мы даже не попытались сопротивляться.

Сумрачная тень проскользнула по его лицу, но я продолжила:

- Мы не можем сидеть тут вечно. Нам нужно учиться, нужно ходить в школу, нужно всех успокоить, нужно доказать, что ничего плохого мы не сделали.

- Мне ничего не нужно, - он весь как-то сразу напрягся и судорожно сглотнул. - Не нужно никуда ехать. Пусть всё будет как сейчас, пожалуйста.

- Не переживай, мы наверняка сможем это как-то решить. Кто захочет, тот останется.

Он беспокойно заерзал, не зная, куда себя деть.

- Зачем тебе возвращаться? Пожалуйста, выброси из головы эти глупости.

- Хотя бы затем, что там родители с ума сходят.

- Ты вроде говорила, что не очень-то нужна им.

- Не совсем так.

- А мне нужна.

Подобный поворот был неожиданный и неприятный. Стоило уйти, чтобы не слышать нелепых, похожих на упрек, признаний, и уж тем более не отвечать на них.

- Зайду попозже.

Я встала с ковра и попробовала отойти, но он стремительно метнулся мне в ноги, с силой обхватив, так, что сдвинуться с места было уже невозможно.

- Пожалуйста, не уходи.

Я машинально погладила его по голове, и от легкого прикосновения он вздрогнул, точно от удара. И даже если это была игра, то настолько правдоподобная, что у меня самой защемило сердце.

Пришлось опуститься на корточки и обнять его, как маленького ребенка. Он же, отчаянно уткнувшись мне в волосы, замер, и сидел, почти не дыша, около минуты. И из-за этого, во мне зашевелилось странное болезненное чувство очень похожее на сострадание, только ещё более острое и жгучее, что аж комок в горле встал.

- Это от нервов. Сейчас все ведут себя глупо и неестественно, - наконец пролепетала я, отстраняясь.

Бездонные темные глаза взволнованно блестели, и на миг мне показалось, что я проваливаюсь и падаю их бесконечную неизвестность, как Алиса в кроличью нору.

- Мы просто вышли из зоны комфорта, - я всё ещё пыталась выдержать этот взгляд, - и пытаемся справляться.

- Да не было никакого комфорта, - грустно сказал он. - Как ты не понимаешь?

- Всё у нас было. Только мы этого не ценили.

- А чем тебе сейчас-то плохо?

- Сидеть тут и прятаться от жизни - безответственно и по-детски.

- По-детски бояться бытовых трудностей и считать, что настоящая жизнь - это механическое выполнение общепринятых порядков. Тупое закатывание камня в гору. Оттого и серость, что всё однообразно и фатально предрешено, - его печальное оцепенение тут же сменилось очередным приступом красноречия. - Всё равно там, куда ты хочешь вернуться, ничего кроме жестокости и зла. Кроме грязи и горя. Ничего, кроме моральных инвалидов и тупых баранов.

- Но мы и сами оттуда. Значит, не всё так плохо, - я с трудом понимала, к чему он клонит.

- Мы - Дети Шини, - сказал он на полном серьёзе, без всякого Петровского пафоса. - Мы - их чахоточный плевок.

- Прекрати. Вот, сейчас ты меня пугаешь.

Его обычно бледное лицо раскраснелось на скулах.

- Ты не должна никуда ехать.

И это наглое требовательное заявление в раз заставило позабыть и о белом рыцаре, и о маленьких облачках.

- Твоё мнение интересует меня в последнюю очередь. Я скажу Якушину, и решать будет он.

- Почему это он должен что-то решать? - Амелин нервно заморгал.

- Потому что только он может вернуть нас обратно.

- Какая же ты упрямая и бесчувственная, - он задохнулся от негодования.

- А ты капризный и жалкий.

От этих слов он аж подпрыгнул, выпрямился во весь рост и, глядя на меня сверху вниз, с укором произнес:

- Это ты про то, как я тут ползал? О, да. Я могу унизиться. Мне несложно. Многие люди это обожают.

- За кого ты меня принимаешь?

- Всё. Больше я тебя не держу.