Дети Шини (СИ)

Амелина уложили на ту большую железную кровать, на которой до этого спал Марков, стащив, наконец, с него это дурацкое пальто, которое совершенно точно было ему мало. Марков, правда, ещё долго ворчал, что ещё только четыре утра, и теперь он уже не уснет, но кровать уступил и пошел искать туалет.

Амелина то трясло от озноба, то бросало в жар, щеки пылали пунцовым румянцем, и он, либо начинал нести новый бред и пытался встать, либо отключался на время и успокаивался, что пугало с одинаковой силой.

- Саша, сделай, что-нибудь, - в конце концов, попросила я, когда мы в течение получаса взволнованно наблюдали за этими припадками. - Ты же врач.

- Спасибо за комплимент, - грустно улыбнулся он, - но без лекарств даже дипломированный доктор не может ничего сделать. А таблеток у нас нет. Потому что мы - идиоты.

- Вот если бы был коньяк, - сказал проснувшийся и подключившийся к нашим переживаниям Петров, - то можно было бы народными средствами полечить. У меня мать с тёткой всегда так лечатся.

- Коньяк нужно было пить сразу, как только пришли, чтобы организм прогреть, - сказал Якушин. - А сейчас градус никак нельзя поднимать. Даже чаем.

- Но что-то же можно наверняка сделать? Вас же там учат оказанию первой помощи и всякому такому.

- Ага, - услышав мои слова, Якушин немного повеселел, - а ещё колдовству и магии. Ладно, сейчас приду.

Не одеваясь, он выскочил на улицу и почти сразу вернулся с алюминиевым ведром, доверху наполненным снегом, и скомандовал:

- Тоня, давай, туда к себе лезь. И подушкой накройся. Сейчас тут операция будет проходить. Не для слабонервных.

- Но я не слабонервная и могу помочь.

- Это даже не обсуждается. Петров, иди сюда, заткнешь уши Сёминой. Ты, - он ткнул в Маркова, - мне поможешь. Я буду держать, а ты снегом натирать. Понял?

- Вроде, - озадаченно протянул Марков, нехотя поднимаясь с дивана, где всё ещё спал Герасимов и подходя к железной кровати. - Только ничего, что у него жар, а мы его снегом?

- Это единственное, что можно сейчас сделать. Или это, или просто ждать, не поднимется ли температура выше. А поскольку градусника у нас нет, то это становится опасно, - Якушин закатал рукава рубашки, как заправский хирург.

- Неужели люди и в наше время умирают от высокой температуры? - недоверчиво спросил Петров, вылезая из-под одеяла. Он, как переоделся в васильковый спортивный костюм, когда пришли, так в нем и спал.

- Белок в крови сворачивается при сорока двух градусах и всё. Привет. А температура от того, что организм борется с раздражителями, и в этой борьбе никогда не останавливается, - произнося это, Якушин выглядел очень серьёзно и совсем взросло, я так и представила его в белом халате и стетоскопом через шею.

Петров задумался, я тоже, а Марков строго и по-деловому сказал:

- Тогда давай быстрее натирать, а то снег весь растает. Ща, только очки сниму.

И я послушно полезла на печь, легла и прикрыла глаза.

- Если мы это будем делать прямо на кровати, - послышался деловой голос Маркова, - то всё кругом будет мокрое. Давай, может, на пол его?

- Давай, - согласился Якушин.

Послышалась невнятная возня. Видимо Амелин сопротивлялся, и ребятам пришлось разбудить Герасимова, чей недовольный и ничего не понимающий голос вскоре присоединился к остальным.

- Держи за ноги, - приказал ему Марков. - Как следует, держи.

- Пусть Петров держит, а я лучше уши девочкам зажимать буду, - глухо отозвался Герасимов. - Мне одно фингала достаточно.

- Дурак, это не шутки, - закричал на него Якушин. - Держи и всё. А то я эту кофту с него никак стащить не могу. Мокрая насквозь.

- Блин, - выругался Герасимов. - Мне неудобно.

- Да сними ты уже, свой Рамштайн, нафиг. Он тебе мал.

Они снова усердно запыхтели, и тут вдруг Марков как воскликнет:

- Фигасе!

- Мать моя женщина, - вторя ему, медленно проговорил Герасимов. - Больной придурок.

- Никогда такого не видел, - в голосе Якушина тоже слышалось удивление.

- Погодите, чего там? О, боже! - присоединился к ним Петров.

Я хотела уже высунуться, но в ту же секунду раздался ужасный душераздирающий вопль. Никогда не слышала, чтобы люди так кричали. Жалобно и дико, словно из него изгоняли дьявола. И я в страхе моментально забралась под подушку, но и через неё было всё слышно.

Амелин то сыпал отборными ругательствами, то трогательно умолял "пожалуйста, не надо", то просто истошно орал. Проснулась Сёмина, и Петров принялся заговаривать ей зубы, чтобы она не слушала и не смотрела.

Скорей всего экзекуция длилась не дольше пяти минут, но мне это время показалось бесконечно долгим. Амелина было очень жалко, тем более я остро чувствовала свою вину, что потащила его через это дурацкое поле.

Под конец он, видимо, совсем обессилел или привык и сдался, потому что стало почти тихо, только Сёмина горестно всхлипывала.

Потом я слышала, как его подняли и положили обратно в кровать, и как Герасимов обозвал Амелина сильной скотиной, и что с первого взгляда этого не скажешь, а Марков похвалил себя за то, что предусмотрительно снял очки и Якушина за то, что "вырубил его".