Дети Шини

Я уже давно научилась отгораживаться от всего на свете, от малейшего душевного смятения, от любых застревающих в горле эмоций, от болезненных и беспокойных мыслей, но перестать бояться темноты не могла никак.

Что бы ни делала, как бы себя ни убеждала, это было сильнее моего здравомыслия и вполне приличной силы воли. Нечто очень древнее и первобытное, стихийное и совершенно неконтролируемое.

Это с самого детства. Особенно, когда я одна. А одна я почти всегда. Так что стоило срочно подняться и включить свет.

А, что если Кристина не шутила? А, что, если всё по-настоящему?

В таких ситуациях люди бросаются звонить или писать своим друзьям, просить совета, жаловаться, возмущаться, лишь бы как можно скорее переложить свою проблему на кого-то другого. Но у меня не было никого, с кем можно поделиться таким секретом.

Раньше был один друг, но потом сплыл.

Даже никакой безмозглой подружки, которая бы потрясенно охала и говорила «да, ладно!», и то нет. Потому что я терпеть не могу безмозглых подружек, да и любых «друзей» тоже.

В телефоне я нашла номер парня из списка Кристины. Это оказался Герасимов.

— Герасимов, привет, это Осеева. Говорить можешь?

— Ну, так, — не особо довольно откликнулся Герасимов.

— Я получила ролик Ворожцовой. Ты это видел?

— Ну.

— И что думаешь?

— Без понятия.

— Это, такой прикол? — я всё ещё очень сильно на это надеялась.

— Не знаю. Я грохнул эту гадость.

— Когда ты получил письмо?

— Первого.

— И за все эти дни так ничего и не узнал?

— Говорю же, я его удалил.

— Слушай, Герасимов, как ты так можешь? Тебе, что, реально, на всё пофиг?

— А в чем, собственно, проблема? Я и знать-то её толком не знаю и ничего такого не делал.

— Я тоже не делала. Но она же нас назвала.

— Сказал же, не знаю.

— Ладно. Пока.

— Пока, — послушно отозвался Герасимов, и я с облегчением закончила разговор.

С Герасимовым я училась с первого класса, и он всегда был мрачный, молчаливый и замкнутый. Говорили, что его отец бьет за всё подряд. Но я в это не сильно верила, потому что, думаю, в наше время уже никто детей так не воспитывает.

Как-то раз, кажется, классе в седьмом, мама случайно увидела нашу общую классную фотографию у меня на тумбочке и сразу ткнула пальцем в Герасимова:

— Вот, этот у вас самый симпатичный парень.

Мама, как в первом классе не знала, с кем я учусь, так и до сих пор не знает, кроме Павлика Подольского, конечно, но это уже отдельная тема. А Герасимов ей тогда приглянулся и запомнился, поэтому теперь, когда она делала вялые попытки поговорить со мной о школе, то обязательно приплетала туда Герасимова.

«А вот тот высокий парень с голубыми глазами, он какую оценку получил?» или «А вот тот симпатичный серьёзный мальчик, он тоже едет на экскурсию?» или даже так: «Тоня, а почему ты ни с кем не встречаешься? Я в твоём возрасте уже по уши была влюблена в папу. Не хочешь присмотреться к тому высокому однокласснику?»

Она и запомнить-то не могла, что он Герасимов, а всё равно повсюду его пихала, точно единственную особь мужского пола во всем районе.

В общем, пришлось залезть на страницу в ВК к Сёминой, правда, на фотке была не сама Настя, а Мэй из «Иной» — девочка, прячущая под черной повязкой свой искусственный кукольный глаз, которым она может видеть мёртвых.

Я написала ей сообщение: «Привет. Я получила письмо Кристины Ворожцовой. Что это?»

Затем нашла страницу Маркова и отправила ему точно такое же сообщение.

Раньше, из-за одной дурацкой истории, произошедшей в седьмом классе, я на дух не переносила Маркова, в моих глазах он был главным школьным злодеем, с вредным ботанским доставучим характером, но потом, после того, как я решила не беспокоиться по всяким пустякам, Марков превратился просто в Маркова.

В квартире уже почти совсем стемнело, а на улице, из-за горящих фонарей и сверкающего в их свете снега, было ещё довольно светло. В доме напротив окна мигали разноцветными лампочками ёлок.

Третье января, кругом веселье и движуха. А у меня — тишина и белое мерцание монитора. Я встала и побежала включать везде свет. Надо же, чуть было не провалилась в кромешную темень и не впустила своих ночных призраков.

Попробовала вспомнить всё, что знала о Кристине Ворожцовой.

Мы познакомились с ней ещё в началке, ходили в студию бальных танцев, какие обычно бывают при школах. Её водила бабушка, а меня, как всегда, Оксана — моя няня. Именно по бабушке я и запомнила Кристину.

Мне всегда хотелось иметь такую бабушку: кругленькую, улыбчивую и заботливую. Я была уверена, что бабушка Кристины печет пирожки, вяжет, читает ей на ночь книжки и варит настоящие супы. А я о своих бабушках почти ничего не знаю.

Одна моя бабушка — Лиза из Питера, встречались мы с ней только иногда летом на даче в Твери. Вторая — Елена, мамина мама, жила в Германии и в жизни меня не видела, только регулярно присылала деньги на подарки, и которые я ни разу не потратила.