Дети сингулярности

частенько плавали в озере вместе с модифицированными бобрами. Да и сами когда-то развлекались выращиванием множеств из утиных яиц… Теперь, когда знаешь, куда смотреть, можно заметить железы на медвежьих лапах. И канальцы на шее - чтобы испускать химио-мысли. А чтобы получать их - увеличенные зоны обоняния в мозгу.

Удивляет другое: то, что это именно медведи, огромные, сильные звери. Эксперименты по созданию цепочек обычно проводились на мелких, безобидных зверьках, например, на кроликах. А вот медведи… Хотя почему бы и нет?

Грузные животные передвигаются удивительно легко и грациозно. Чтобы догнать их, мне приходится почти бежать, несмотря на боль в ребрах. И вот я уже среди них, прислушиваюсь к запаху их мыслей, похожих на серебристых рыбин в реке. Нормальные, умные мысли, вовсе не примитивные.

Послав предварительно запах дружбы, я протягиваю руку и глажу по загривку того медведя, что встретил нас первым. После плескания в реке шкура у него влажная и источает густой дух - здесь и тонкие ароматы феромонов, и запах дикого зверя. Впрочем, для него я, должно быть, пахну не лучше. Шерстинки чуть серебрятся на кончиках, когти клацают по камням.

Я почесываю зверя над самыми железами, и в ответ он благодарно выгибает шею. Я чувствую его симпатию. Чувствую глубину его мыслей и еще детскую игривость. Ощущаю мощь его тела. Вот это действительно сила!

Потом улавливаю топографические образы: места, где много рыбы и где припрятана оленья туша. Наблюдаю оценку местности, выбор дороги и самых лучших малинников. Я чувствую запах решений и согласия. Эти трое - слаженная, цельная цепочка.

Всё это проносится в моей голове, хотя поверить в такое невозможно. Я не могу улавливать медвежьи мысли! Даже человеческие цепочки не способны обмениваться химической памятью - лишь эмоциями, да и то не всегда. И тем не менее у меня получается!

Я посылаю им образ лавины. Медведи вздрагивают. Ну разумеется, они боятся снежной реки. Да, они видели ее - это часть их воспоминаний. Я спрашиваю, где находится лагерь. Они знают, и я вижу его на обрыве над этой рекой, возле пня с вкуснейшими муравьями. Я смеюсь, моя радость эхом отдается в медведях, и на мгновение я забываю об одиночестве.

Идем, - зовут они.

- Идем, - окликаю я четверку Джулианов. Они неохотно плетутся следом.

Медведи петляют между деревьями - и мы вдруг оказываемся на тропинке, утоптанной подошвами ботинок. Звери фыркают, перебегают дорогу и исчезают в подлеске.

Мне хочется броситься за ними. А почему бы и нет? Свой долг по отношению к Хагару Джулиану я выполнил. А медведи - они, конечно, примут меня в свою компанию… Я вздрагиваю всем телом. Все равно я буду один. Я одиночка, и это навсегда…

Прощайте! - посылаю я вслед косолапым, хотя сомневаюсь, что они смогут меня услышать. Химиомысли не действуют на большом расстоянии.

Поддерживая Сьюзан, веду ее по тропинке. Звуки лагеря - человеческие голоса, шум мотора флаера - слышны еще раньше, чем тропинка сворачивает в последний раз. Мы останавливаемся. Дэвид смотрит на меня - то ли с жалостью, то ли с признательностью, а затем уводит остатки своей цепочки к лагерю.

Я остаюсь один.

Падаю на колени. Я так устал, так ослаб. И нет больше сил, чтобы двигаться дальше.

Кто-то легонько толкает в спину. Медведь! Он смешно тычется в меня носом. Обхватываю его серебристую шею - и мы идем к лагерю вместе.

Там суматоха: палаток теперь вдвое больше, чем было перед нашим отправлением, рядом целая стая флаеров… И все замирают при виде нас с медведем.

Все, кроме звеньев моей цепочки, которые бросаются ко мне, целые и невредимые, и я чувствую их еще раньше, чем обнимаю, и мы снова вместе. О, сладкое согласие!

Я вижу все, что случилось с ними, а они - все, что сделал я. И в какой-то миг это меня сносит лавиной, но веревка, которую Стром привязал к дереву, меня удерживает. И это мы спускаемся с горы и беседуем с медведями…

Ты спас нас, Стром, - посылает Мойра. Бола демонстрирует мне, как палатка, повиснув на веревке из паутинного шелка, удерживалась на поверхности снежного потока, вместо того чтобы погрузиться в пучину. Я прижимаю к груди Меду, и Кванту, и Мануэля и стискиваю их в объятиях. От этого ужасно ломит ребра, но я не разжимаю рук.

- Осторожнее! - говорит Меда, и сама тут же прячет лицо у меня на груди.

Я снова сильный, думаю я, когда моя цепочка помогает мне добраться до лазарета. Не потому, что они слабые, а потому, что вместе мы - сила.

ЛЕТО СЕМЕРЫХ

В то лето на ферме матушки Редд мы были не одни. В год нашего четырнадцатилетия в Вортингтоне гостили еще семеро.

- После ланча приберитесь немного в гостевой спальне, - как бы между прочим обронила матушка Редд однажды утром. Пока одна из них жарила к завтраку яичницу, вторая выжимала сок из апельсинов, а третья накрывала на стол. К тому времени мы уже разделались с утренними обязанностями - нарвали целый букет алмазных цветов, нащипали овечьей шерсти, а заодно втихаря надоили с хмельного куста пару унций легкого пива - и теперь без дела околачивались на кухне.