Дети солнца

Этот мир был чужой для нас, или мы для него, мы этого не знали. Почти все дети здесь были отказные. Врачи еще в роддоме старались уговорить мам сдать таких детей в детдом. Многие из нас вполне обучаемы и даже могли бы стать музыкантами или писать стихи, но это адский и ежедневный труд для родителей (иначе – деградация), к тому же они должны быть обеспеченными людьми: наше развитие стоит очень дорого.

И тем не менее мы радовались каждому распустившемуся цветку, пролетевшим мимо жучку или божьей коровке, мы радовались каждому лучику солнца, вдруг блеснувшему из-за тучи. Мы были ничьими, родителей своих не помнили, а многие и не знали никогда и даже не подозревали об их существовании; мы знали только, что от нас отказались; кто отказался и почему, мы понятия не имели. Мы жили в своем мире, где не надо было разговаривать: все было понятно без слов. Это просто, если ты сам хорошо относишься к другим. Многие из нас останавливались в развитии в очень раннем возрасте, но мы не были бездумными существами – мы все-таки были люди, но… другие. Мы очень жалели кого-то, кого мы даже не знали, перенесшего такое горе, как отказ от маленького и беспомощного человечка, и по ночам часто плакали.

Все были равны друг с другом: и те, кому было пять лет, и семь лет, и даже восемнадцать лет – возраст для нас ничего не значил; к тому же редко кто жил дольше, и время нашего знакомства было достаточно коротко. А ведь нас еще и разлучали: в четырехлетнем возрасте ребенка передавали из Дома Ребенка в интернат для детей-инвалидов. В интернате разные корпуса для разных по развитию детей: детей, умеющих ходить и разговаривать, детей-колясочников (они лежали или сидели, многие плохо говорили) и детей, которые умеют только ползать и не умеют разговаривать и сидеть. Если ребенок доживал до восемнадцати лет (что бывает очень редко), его переводили во взрослый интернат для инвалидов; все эти учреждения закрытого типа: нас никому не хотели показывать, как будто нас и вообще не существует.

Кстати, о том, как я появился на этот свет. Где-то глубоко в памяти иногда появлялись смутные видения: это был небольшой стеклянный ящичек с множеством проводов и трубочек, а посередине лежал очень маленький я – я дышал через трубочку. Какие-то люди во всем белом иногда приходили смотреть, дышу ли я и жив ли я еще. Я слышал голоса: «Да, он родился дауном, и родители от него отказались». Люди не понимают, что если жизнь у нас короткая, то мозг начинает запоминать с первых дней появления на свет, даже еще не понимая, что он видит и слышит. Я тогда еще не понимал слов и вспомнил их много позже, когда научился говорить.

Вот тогда-то я и услышал в первый раз это слово: «даун» – что это значило, я и тогда, и сейчас понять не могу, да и не имеет это никакого значения, но мне это слово понравилось, я даже заулыбался. Важно, что я существовал, дышал, двигался, пусть еще и совсем неуверенно, даже кушал пусть и через трубочки. Мне было хорошо, и это было для меня главное.