Дети солнца

При всей любви друг к другу мы с Неллей росли очень разными. Я считалась послушной девочкой, Нелля – строптивой, даже вредной. Бабушка не могла с ней справиться, называла её за это Нелька–чертелька (чертёнок) и часто жаловалась на неё родителям. Когда бабушкины жалобы достигали своего апогея, папа брал ремень и говорил:

— Опять не слушается? Я ей сейчас чертей всыплю!

Выглядело это так: папа держит её одной рукой за руку, а другой замахивается сложенным вдвое ремнём. Нелька, естественно, от ремня убегает и крутится вокруг папиной оси, и он поневоле крутится вместе с ней. Вокруг этой вращающейся пары – папы и Нельки – бегаю я и, заливаясь слезами, прошу папу «не бить Нелличку», потому что «она больше не будет так делать». Сама Нелька при этом молчит и терпит, заставить её заплакать папа никак не может и в конце концов бросает ремень и отпускает мою несчастную сестру, которая тут же убегает на улицу. Я бегу за ней, нахожу её за домом, на брёвнах, где она сидит, потирая попу и исподлобья поглядывая на наши окна.

— Больно? – спрашиваю я, все ещё продолжая всхлипывать.

— Не–а, — говорит Нелька. – Не плачь.

Особенно любила она поупираться за едой. Сядет за стол и водит ложкой в тарелке: «Я это не буду…я это не хочу…». В таких случаях бабушка говорила:

— Ешь, а то на голову вылью!

Просто у нашей бабушки была такая присказка. Но однажды папа пришёл с работы раньше обычного и услышал, как они пререкаются.

— Что ты с ней разговариваешь? – сказал папа бабушке, взял тарелку с супом и… надел её Нельке на голову, как шляпу.

Суп потёк в стоявшие позади стула валенки, но Нелька и тут не заревела, а только надулась, как сыч, и так сидела, наклонив голову и предоставив порядком перепуганной бабушке, которая уже и не рада была, что сказала, вытаскивать у неё из волос толстые, разваренные макаронины.

Бывало, её ставили на колени в угол, тогда рядом, с другой стороны двери становилась на колени и я, так мы стояли, перешёптываясь и хихикая, пока не приходил кто‑то из взрослых и не разрешал нам выйти, при этом выговаривая мне:

— Ну, ты‑то, дурочка, чего стоишь, тебя ж не ставили?

— Светка, ты написала мне сочинение?

— Пишу, не видишь?

— Ты только не пиши слишком умно, а то будет, как в прошлый раз.

В прошлый раз литераторша Нелле не поверила, сказала: «Это тебе, наверное, старшая сестра пишет?».

Пока я пишу сочинение одной сестре, другая, Алла, крутится тут же и ноет:

— Чё ты все Нельке, мне тоже примеры надо…

— Неси, я порешаю! — великодушно предлагает ей Нелля.

Бабушка Софья радуется больше нас самих, когда, придя из школы, мы сообщаем: «сегодня две пятёрки», «сегодня пять, пять и четыре». Но если кто‑нибудь приносит двойку, она раздувает из этого целую трагедию и делает далеко идущие выводы.

— Учти: будешь носить двойки – станешь дворником, улицы подметать пойдёшь.

Особенно часто она обещала это будущее Нелле и сумела так её убедить, что бедная моя сестра почти смирилась с такой своей участью и только думала про себя: «Ну, ничего, я буду вставать рано–рано, когда все ещё спят, быстренько все улицы подмету, и никто не узнает, что я дворник».

Нелля поступает на юридический факультет. На экзамен по истории мы идём с ней вдвоём. Слава богу, аудитория, в которой сдают, находится на первом этаже, низкие широкие окна выходят прямо во двор. Как договорились, она берет билет, садится прямо у окна и первым делом кладёт билет на подоконник, чтобы я прочитала вопросы. Первые два ещё ничего: НЭП и что‑то про последний съезд партии, это она более или менее знает; последний вопрос похуже – о литературе и искусстве Европы Х1Х века. Нелля делает несчастные глаза и показывает мне три пальца. Дальше – дело техники. Я отхожу в дальний угол институтского двора, сажусь на скамейку и на отдельном листке бумаги быстро–быстро, а главное коротко и внятно пишу ответ на 3–й вопрос. И вот я уже снова стою у окна, прилепив листок к стеклу. Сестра косит глазом и лихорадочно переписывает. Как хорошо, что стол преподавателя далеко, и он ничего не видит. Мы получаем пятёрку. По русскому – сочинение, и тут уже номер с окном не пройдёт. Три дня мы пишем дома диктанты, потому что главное – не содержание, главное – написать без ошибок. Я диктую, она пишет. Я проверяю, нахожу ошибки, диктую на эти ошибки новые предложения, и так целый день. Она устала, говорит, что ничего уже не соображает, а я прошу:

— Ну, Нелличка, миленькая, ну, давай ещё разок, и все.

По русскому мы получаем четыре, а немецкий она сдаёт сама, тут я ей не помощник, по недосмотру родителей мы учили в школе разные языки. Три балла, но этого достаточно. Мы поступили. Папа с мамой рады, хотя понятия не имеют даже о том, где этот институт находится.