Дети стадной эпохи

— Ты забыл? — вмешался Чжао Пинфань. — Я же тебе рассказывал, что мастер, в отличие от других гадателей по «Книге перемен», делает выводы с помощью семи основных цветов. Кроме того, что он знаток «Книги перемен», он еще и мастер цветоведения.

Ли Аньбан совсем растерялся.

— Неужели с помощью семи цветов можно судить о чем угодно?

— Семь цветов — это база, — ответил Ицзун. — В отличие от данных о рождении, между различными цветами возникают разного рода реакции, и в результате вместо семи цветов появляется сорок девять. Если же учесть конкретные место рождения, время, обстановку, климатические условия и к этим данным добавить определенные реакции между цветами, то семь в сорок девятой степени даст нам число вариантов, превышающее сто миллионов.

Ли Аньбан вконец запутался, он не мог понять, где правда, где ложь и кто перед ним сидит: действительно незаурядный знаток или же блефующий шарлатан? С другой стороны, Чжао Пинфань признался, что в прошлом году Ицзун помог разрешить ему серьезную проблему. Раз его метод сработал, может, стоило отнестись к цветоведению серьезно? На какой успех можно рассчитывать, если сразу выказать подозрение? Поэтому Ли Аньбан продиктовал Ицзуну дату, время и место своего рождения. Ицзун все это записал, сделал на пальцах какие-то подсчеты и вывел на бумаге несколько строк. Потом он снова что-то подсчитал и написал еще несколько строк. После Ицзун пододвинул к себе стопку прошивных книг, вынул из серединки один томик, долго листал его и написал на листе еще несколько строк. Потом он вынул другой томик, также полистал его, сделал подсчеты и написал еще несколько строк. Повторив этот цикл раз десять, он исписал один лист и взял другой. Спустя полчаса он исписал убористым почерком три листа, после чего углубился в их изучение. Наконец он поднял голову и изрек:

— Сначала я расскажу о ваших затруднениях. Если окажусь прав, то продолжу, а если ошибусь, будем считать, что Ицзуну не достало мастерства и он лишь зря потратил время господина.

— Вам слово, мастер, — согласился Ли Аньбан.

— У вас поврежден красный цвет.

— Что это значит? — спросил Ли Аньбан.

— И притом самый красный из возможных, — добавил Ицзун.

— Но что это значит? — повторил свой вопрос Ли Аньбан.

— Сначала я скажу о вашем социальном положении: вы занимаете высокий пост. А теперь я скажу о вашей проблеме: над вашей красной бусиной[32] нависла угроза. Более того, вы оказались между молотом и наковальней.

Ли Аньбан был ошарашен, но тут же предположил, что обо всем этом Ицзуну мог заранее рассказать Чжао Пинфань. С другой стороны, подумал он, Чжао Пинфань знает толк в делах и притом у них общие интересы: если пострадает один, пострадает и другой. Вчера ночью Чжао Пинфань сам сказал, что если заберут Ли Аньбана, то он станет следующим. В такой критический момент Чжао Пинфань не мог обманывать себя и других. Тогда Ли Аньбан предположил, что Ицзун мог видеть его по телевизору и знать, что Ли Аньбан первый заместитель губернатора, и раз у него возникли проблемы, то наверняка они связаны с его должностью. Однако, глянув по сторонам, никакого телевизора Ли Аньбан не обнаружил. Чжао Пинфань, догадавшись о сомнениях Ли Аньбана, сказал:

— Мастер Ицзун не смотрит телевизора и не пользуется интернетом, он даже не знает имен членов постоянно го комитета ЦК, и про тебя он тоже ничего не знал.

Теперь слова Ицзуна обрели для Ли Аньбана пугающее значение, его мастерство в цветоведении впечатляло. Однако Ли Аньбан снова усомнился:

— Мастер, вы сказали, что поврежден красный цвет, но почему красный цвет вы связываете именно с чиновничьим постом?

— Это не мое изобретение, с той же политикой цвета имеют кровные узы, это общеизвестно, — ответил Ицзун.

— Не могли бы вы объяснить яснее, мастер? — попросил Ли Аньбан.

— Приведу простой пример: на какие восемь знамен делилась Цинская армия?

— Желтое, белое, красное, синее… — стал вместо Ли Аньбана перечислять Чжао Пинфань.

— Разве эти политические силы различались не по цветам? — спросил Ли Ицзун. — Даже если в знаменах использовался один цвет, среди них имелись и отличия, к примеру, истинно желтое, желтое с каймой. — Сделав паузу, он продолжил: — Или взять ту же одежду — кто мог носить одежду желтого цвета? Только император. Парадная одежда чиновников также отличалась по цвету в зависимости от ранга.

Немного помолчав, он добавил:

— Не будем говорить о древности, а вспомним, почему наши революционеры считали себя красноармейцами, а врагов называли белогвардейцами. Разве не потому, что красный цвет символизировал власть, а белый — террор? Или возьмем современность. Разве в нашем мире мало политических партий и группировок, которые в своих названиях используют цветообозначения: «Пан-синий лагерь»[33], «Пан-зеленый лагерь»[34], «Армия красных рубашек»[35], «Армия желтых рубашек»[36] и так далее? А как же цветные революции, которые про исходят при государственных переворотах? А как же флаги разных стран, в расцветке которых используют определенные цвета?