Дети Сталинграда<br />(Документальная повесть)

Война не отпускала ребят ни на шаг. Она не только была в стихах, рассказах, но и в рисунках. Витя Жириков изобразил битву под Сталинградом. Над руинами города схватились не на жизнь, а на смерть самолеты с красными звездами и ненавистной черной свастикой. На фашистские танки, которые прорвались на улицы Сталинграда, падают, дымясь, немецкие самолеты. Краснозвездные самолеты побеждают.

По морю плывет белый пароход с большой трубой и красным флагом… На нем крупно написано: «Победа». А под рисунком подпись: «Бойцы возвращаются с фронта. Чьи-то папы едут домой».

Отец Толи Арчакова, как и многих ребят, никогда не вернется — он погиб, защищая Родину. Мальчик знал это. Свою тоску и грусть он вложил в этот рисунок.

Стихи, рассказы, рисунки, вышивки заинтересовали многих не только в нашей стране. О них стало известно и за рубежом.

Была в Америке прогрессивная организация «Амбиджан». Так вот, эта организация обратилась к исполкому Сталинградского городского Совета с просьбой прислать творчество ребят в Америку. Работы выслали. В 1946 году их показали в Нью-Йорке. Нельзя было без волнения читать рассказ Толи Гончарова и других детей. Может быть, впервые американцы узнавали, сколько испытаний выпало на долю советских ребят во время войны. Они этого просто представить не могли — ведь ни одна бомба еще не упала на американских детей.

Двадцать пять лет хранил выставку ребят Дубовского детского дома, нередко с риском для себя, прогрессивный американский писатель Давид Зельтцер. Десять лет назад он побывал в нашем городе и передал работы ребят в фонд краеведческого музея.

Эти работы увидела и я. Они настолько меня взволновали, что мне захотелось написать о жизни ребят Дубовского детского дома. Через краеведческий музей я узнала многие адреса бывших воспитанников и воспитателей детского дома. Встречалась с ними.

Хочу маму!

«Когда немец начал сильно бомбить Сталинград, мы сидели в разрушенном доме, но нам оттуда пришлось бежать в другой дом, где также не было окон, не было одной стены. Я был с мамой, папой и сестренкой меньше меня, с бабушкой и дедушкой. Когда мы бежали, ранило мою маму в ногу, и она скоро умерла. Я сидел около нее. Папа ушел с красноармейцами, а я с бабушкой, дедушкой и сестренкой остался. Дедушка каждый день ходил за зерном на разбитый элеватор, мы его терли кирпичом и пекли пышки, а потом нечего было печь. Дедушка и бабушка от голода умерли. Сестренку тетя взяла, а меня военный дядя привез, где было много ребят. Нас накормили, одели, обули и привезли в Дубовский детский дом».

Олег Назаров, 5 лет.

«А как нам, ребятам, нравилось ездить и давать концерты во время выборов по всей Дубовке. И все нам было не понять, почему люди плачут и нас жалеют, когда мы так хорошо живем…»

Из письма Мили Самойловой.

Людмила Васильевна в третий раз спросила своих малышей, наелись ли они. Кажется, все ответили «да».

— И никто из вас не просит добавки? Даже не верится.

Не так давно воспитателям казалось, что они никогда не накормят детей. Все сначала просили только хлебца. И когда получали кусочек, сосали его, как конфету. Некоторые просили есть ночью. Тогда воспитатели стали приберегать свои порции для ребят. Старшие сразу это поняли. И часто можно было видеть такую картину: обед кончается, два-три детдомовца догоняют воспитателей около спального корпуса и суют им в карманы сэкономленный хлеб.

— Возьмите, ведь вы голодные.

— Э, бросьте! Что же получается, круговорот воды в природе: мы — вам, вы — нам?

Но постепенно питание детдомовцев становилось все лучше. Евгения Эдуардовна, директор детдома, сумела найти состоятельных шефов — воинскую часть, дом отдыха «Металлург», колхоз. Шефы здорово подбрасывали харчи. Так что в отношении питания воспитатели могли быть спокойны.

Но Людмила Васильевна спросила еще раз, не хочет ли кто добавки. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь попросил, и тогда лишние двадцать минут можно будет побыть в столовой. Она оттягивала время. Она сегодня дежурила и боялась ночи. Во сне ребята зовут своих мам.

— Мама! Мама! Мамочка!

И плачут. Горько, навзрыд. Пока всех успокоишь, и сама разревешься.