Воробушек не знал, что такое кефаль, но на всякий случай сказал:
— Я ее не брал!
— Рыба это, рыба, Воробушек.
— Так бы и сказали. Вон там три штуки, возьмите под лодкой.
Рядом с комнатой, где жили «три мушкетера», находилась кастелянтная. Пошли туда ребята белье менять и увидели целый склад гитар, балалаек, мандолин. У Володи Торгашова сразу глаза разгорелись.
— Эх, оркестр бы струнный сгондобить! — сказал он.
— Из этих развалин ты хочешь оркестр? — как всегда, возразил ему Гена.
Пока они пикировались, Коля Крышкин извлек три балалайки, осмотрел их внимательно.
— Слушайте, что я вам скажу: гарантирую из трех балалаек одну.
— Ай да Крышкин, а ведь он прав!
Сказано — сделано. Стащили все инструменты в свою комнату, крикнули малышню — и работа закипела. Вскоре мандолина, гитара и бас были налицо. Коля Крышкин, конечно, бас.
На счастье «трех мушкетеров», в детдоме появился Рубль Восемьдесят — так между собой звали ребята Петра Никифоровича, обладателя прекрасного роста — метр восемьдесят. Так вот, Петр Никифорович великолепно играл чуть ли не на всех музыкальных инструментах. Он-то и помог ребятам сколотить оркестр и немного, пока работал в детдоме, руководил им.
Однажды комната «трех мушкетеров» превратилась в художественную мастерскую. Утром, когда они уходили в школу, в комнате ничего не было, кроме кровати и стола. Но стоило им вернуться на два часа позже Торгашова, она застали такую картину: на столе, на кроватях и на полу были разостланы листы белой бумаги. Володя мурлыкал себе под нос. Честно говоря, зрелище было довольно странное, и Гена Сополев не мог не прокомментировать его:
— Крышкин, как ты думаешь, что бы это значило? По-моему, наш друг, а также одноклассник, а также сосед по койке, а также самый интеллигентный из всех нас, подрядился изобразить на этих полотнах самых знаменитых граждан Дубовки. Я вижу, он в затруднении, он не знает, с кого начать.
— Да, — сказал Коля Крышкин, — в этом деле надо быть осторожным.
— В каком деле, Крышкин? — спросил Володя, по-прежнему лежа на животе.
— А ты встань, тогда скажу.
— Ты же знаешь, мне это нетрудно, не то, что тебе.
И Володя легко вскочил, пошел на Крышкина.
— Крышкин, понимаешь, — сказал Володя и сгреб его в объятия, — я буду рисовать вкусные вещи: клубничку, вишенку. А также суховей-вей-вей!!!
При этих словах он так стиснул Крышкина, что тот завопил не своим голосом:
— Понимаю! Отпусти! Крышкину крышка!
Володя перестал его тискать и сказал:
— Вот именно. Каждому свое: Крышкину — крышка, а хорошеньким девочкам — полевые цветы. Я их тоже буду рисовать! А вас назначаю главными консультантами.
Едва Володя договорил эту цветистую речь, как в комнату постучали. Вошел семиклассник Толя Гончаров.
— Мне сказали, чтобы я помогал художникам.
Гена Сополев язвительно заметил:
— Вот еще один, кто примажется к славе Владимира Торгашова.
До свидания, пароход!
«
Каждый день жизни в детском доме был насыщен какими-либо событиями. К нам приезжали красноармейцы из шефствующей воинской части. Привозили деньги, на которые мы улучшали свой быт, и каждый воспитанник имел свою сберегательную книжку, чтобы после выхода из детдома на первое время были свои деньги.
Встречали мы делегацию комсомольцев из Болгарии. Среди них был сын Димитрова. Показывали художественную самодеятельность, играли.
А сколько раз приезжали к нам рабочие-артисты с тракторного завода, устраивали для нас концерты. Мы тоже ездили к ним со своей художественной самодеятельностью. Через каждые две недели мы выступали в доме отдыха «Металлург». Они тоже были наши шефы. Возвращались оттуда с хорошими подарками, веселые, счастливые. Нам жилось хорошо. Мы были окружены всеобщим вниманием.