Дети Сварога

Там, прикованный к скалам цепями тяжкими, умирал светлый воин Дажьбог. Но над ним руки-крылья свои Жива раскинула, и тогда новая жизнь могучей струёй вливаться в Дажьбога принялась. Вливались в него огонь и вода, небо и земля, и любовь беззаветная девичья вливалась в Дажьбога-воина.

И вновь стала радостной птица светлая Алконост. И спало заклятие смертное, белый свет заструился под облака, и разбил Дажьбог в единый миг все оковы и цепи свои на века.

Но Морена-колдунья почуяла, что спало её заклятие, тут же вышла она из хвангурского терема, смелой Живе преградила путь.

— Только мой Дажьбог на веки вечные!

— Нет, Морена, сестра коварная, я не дам Дажьбога тебе сгубить. Жизнью я тебя заклинаю, белым светом, огнём и водою — не смей, сестра, бороться со мною!

Тут завизжала Морена злобная, зарычала она по-звериному, как ворона закаркала, как сова заухала, зашипела чёрной обидой-лебедью и на Живу кинулась, словно ураган.

Но ни на шаг не отступила Жива прекрасная, в глаза Морене смотрела очами ясными. И когда захотела Морена заморозить Живу холодом, то огонь Семаргла-Сварожича, добытый в Свароговой кузнице, достала Жива из дорожной котомочки. Взяла она огонь на руки — тот огонь, очищающий пламень, что был дан ей в дорогу богами.

И огонь Морену коварную всю окутал жаром испепеляющим, рыжим всполохом, ярким пламенем. Липким дымом красота богини Морены тотчас вся по ветру развеялась. Вся растаяла красота и стекла с лица, словно грязный прошлогодний снег. И даже Кощей Чернобогович не вступился в тот час за Моренушку. И сгорела-растаяла Морена Свароговна, стала чёрной старухой Морена злобная. Не бывать ей больше холодной красавицей, не пленять богов красотой своей и заклятья страшные на богов теперь не накладывать.

С тех пор ей бродить в старушечьем облике в царствах Яви и Нави назначено, и теперь люди из года в год, весну каждую, в равноденствие, сжигать будут со смехом её чучело. Вот за что богиню смерти люди и боги возненавидели. Вот почему на Масленицу терзают Морену проклятую!

Но на этом всё не закончилось. Когда прекрасная Жива, обратившись опять в лебедь белую, уносила с собой по воздуху в светлый Ирий, страну бессмертия, возрождённого Дажьбога-воина, Морена, объятая пламенем, прошептала слова сокровенные. Для Кощея они были неслышимы, но вливались они, словно яд, в уши Дажьбога светлого:

— Только знайте, боги! Для каждого наступает однажды час погибели, и лишь смерть пожинает вечно в царстве Яви жатву богатую. Не пришёл мне Кощей на выручку, и за это придёт час погибели для Кощея, бога поганого. Я открою тебе, Дажьбог, тайну страшную, ты меня про неё когда-то спрашивал! Расскажу, где яйцо заветное, самим Родом в начале мира рождённое, — яйцо со смертью Кощеевой. Ради нашей любви несложившейся отомсти Кощею-обидчику. Слушай меня, Дажьбог, воин солнечный! Глубоко его смерть упрятана, далеко его смерть схоронена. Под корнями Дуба, Мирового Древа, лежит то яйцо. В сундуке оно там упрятано, внутри зайца оно схоронено, внутри утки оно положено. В тот же час, когда разобьёшь ты яйцо, погибнет Кощей Чернобогович!

Задумался над её словами спасённый Живой Дажьбог. Пока лечила в Ирийском саду Жива раны его кровавые, решился отомстить солнечный воин Кощею, своему обидчику. Попросил он у Живы прощенья за то, что прежде её не слушался, попросил прощенья у всех Ирийских богов. А потом молвил возрождённый Дажьбог, обретший вновь свою силу солнечную:

— Пришло время мне поквитаться с коварным сыном Чернобоговым! Рассказала мне Морена Свароговна про яйцо со смертью Кощеевой. Я найду то яйцо заветное, погублю Кощея, не помилую.

Смелому Перуну-воину, и Семарглу, огня хозяину, и Стрибогу буйному, непоседливому, и воину Волху Огненному пришлись по сердцу Дажьбога слова. Тоже им поквитаться хотелось побыстрее с богами тёмными. Лишь Сварог ничего не ответил, не ответила и Макошь-матушка. И раздался из-под земли голос старого, мудрого Велеса, долетели его слова до сада Ирийского. Хорошо знал Велес Морену коварную, а потому сказал он Дажьбогу-воину:

— Непростым будет твой поход! Знать, чего-то Морена затеяла, раз решила сгубить Чернобоговича. Безразличны ей и добро и зло, на любую она встанет сторону, лишь бы больше было в мире погибели. Смерть стремится всегда к новой смерти, безразличны ей любовь и ненависть, даже свет и тьма безразличны…

Но от слов старого, мудрого Велеса в час тот страшный отмахнулся Дажьбог, он стремглав к Мировому Дубу бросился, из-под корней его сундук вытащил. Рубанул по нему мечом солнечным, и распался сундук на четыре куска.

Из него, словно огненный вихрь, стремглав чёрный заяц выскочил и пустился наутёк в дремучий бор. Но догнал его Огненный Волх, обернувшийся серым волком, и ударил когтистой лапой. И тогда из зайца чёрного взмыла к небу чёрная утка, но дохнул на неё Стрибог, ударил её Перун молнией — во все стороны перья посыпались.

И упало из утки яйцо — прямо в глубокое озеро. Тогда Семаргл-огнебог иссушил огнём озеро, и поднял со дна его светлый Дажьбог яйцо со смертью Кощеевой.