Дети света

Торговцы - народ особенный. По своей наивности думаешь, ты один знаешь, где твой кошелек и сколько в нем дензнаков. А также, в каком ботинке твоя кредитная карточка, и сколько на ней числится в наших и заокеанских условных единицах. Не тут-то было, господа нувориши. То, что знает один, знает другой, если это, конечно, торговец. По каким-то неуловимым признакам — по форме ушей, носа или по глубине вашего бегающего взгляда — этот народ безошибочно определяет уровень вашего достатка. А также, сколько от него отломится лично ему. И вот тому подтверждение: не успели путешественники войти в торговый зал, как рядом выросла гибкая в талии фигура и замерла в почтительном полупоклоне. Борис подбородком указал на мальчика и скомандовал:

— Вот это переодеть в самое лучшее.

Спустя пять минут из-за ширмы примерочной вышел юный ковбой в джинсовом костюме самой крутой для этих мест фирмы «Моторс». На ногах — кроссовки, разумеется, «Адидас». На груди его широкой — футболка, заметьте, «Дизель». И если бы не чумазая физиономия над тканью цвета индиго, его можно было бы принять за столичного денди.

Пока продавец бесстыдно разорял Бориса на астрономическую, для этих мест, сумму, — мальчишка бережно укладывал в пакет рваные обноски. Вероятно, на память о былых подзаборных подвигах. Наконец он поднял на благодетеля присмиревшие, но по-прежнему хитрющие глаза:

— Благодарю. Ваш дружеский жест оценен по достоинству.

— А по уху?

— Думаю, преждевременно. Предлагаю продолжить экскурсию по городу.

— Как прикажете-с.

Дальше их путь пролегал мимо парикмахерского салона с загадочным названием «У дяди Зямы». Только Борис задумчиво провел пальцами по заросшему подбородку, как дверь перед ними открылась, и цепкая рука швырнула его в кресло. На соседнем устроили мальчугана, тщательно укутывая в серую простынь в бурых пятнах. Их умывали, мыли головы, стригли и укладывали; старшего еще побрили и ошпарили паровым компрессом. Время от времени в трясущихся старческих руках сверкало хищное лезвие бритвы «золинген», что придавало ощущениям клиентов особую пикантность. Но не только вытаращенные глаза постригаемых следили за фехтовальными взмахами безжалостной стали. В углу в позе сфинкса лежал толстый кот и с явно гастрономическим интересом наблюдал, как лезвие бритвы порхает вблизи хрящеватых ушей. В это время слух клиентов услаждался беседой на тему: «чем отличается великий парикмахер дядя Зяма от всех иных прочих». Из этой лекции следовал единственно правильный вывод: стричься у кого-нибудь другого — это форменное самоубийство.

Когда хлопающий взмах полотенца развеял пар от компресса, первое, что увидел Борис, — встающего из соседнего кресла юного господина, будто на часок отлучившегося из почтенного дома от занудных, но весьма знатных родителей. Впрочем, если эта версия подтвердится, он, пожалуй, не очень-то удивится. Породу и харизму, как известно, никакими обносками не скроешь. А иные утверждают, что и не пропьешь… Впрочем, эта тема для отдельного диспута.

Поздний вечер застал их на балконе номера-люкс центральной поселковой гостиницы. Вероятно, сработал нажитый годами рефлекс Бориса. Ужин прошел в дружественной теплой обстановке при полном молчании сторон. «С тех пор, как я встретил этого парнишку,  — думал Борис, попивая чай с пирожным, — постоянно пытаюсь доказать ему, что я не верблюд. Изо всех сил демонстрирую какому-то грязному щенку свои возможности, а он снисходительно их оценивает. Я ему готовил еду, кормил, стриг, одевал и поселил в люксе, осыпая щедрыми дарами. А этот заморыш всего-то не отказывался их принимать. Во всяком случае, пока».

— Ладно, безымянный соседушка. Застилай свой диван. Спокойной ночи.

Ушел он в свою комнату и лег в постель. Вроде, впечатлений масса, и ноги гудели от непривычно долгой ходьбы, только сон к Борису прийти не спешил.

«Что за напасть такая — всю жизнь быть кому-то рабом! — вздыхал он. — Сначала в родительском доме, потом в школе, институте, в армии, на работе — везде я поступал не как хотел, а как требовали мои господа. Взялся за бизнес — стал рабом денег, престижа и власти. Может быть, натура у меня такая, рабская? Вот и мальчугану этому служу. Так кто я, в конце концов, «тварь дрожащая или право имею»? А, товарищ Раскольников? Не поможете? И почему этот мальчуган как-то естественно встал во главе колонны и возглавил шествие, в котором я оказался в хвосте?»

В соседней комнате раздался звук, похожий на треск. Борис вскочил, удивляясь почти отеческой заботливости. Даже в дверь из вежливости постучал. Но, увы. В пустой комнате пузырилась штора от душистого ветерка, льющегося с улицы. Вышел на балкон — никого. В черноте южной ночи только звезды мигали где-то очень высоко. Дальше трех шагов от здания гостиницы ничего не видно: освещения улиц здесь не предусмотрено. Вернулся в комнату, оглянулся. На стуле аккуратно висели купленные вещи. Значит, парень удрал в своих обносках.