«За тебя, пап», – мысленно произнес Герд и выпил все одним махом. Глотку, пищевод, а затем и желудок обожгло пламенем; казалось, он его, как дракон, изрыгнет наружу. Герд задохнулся, из глаз градом покатились слезы. Он пошатнулся на стуле, но не упал, уцепившись за край стола. Спирт мгновенно ударил в голову: стены вокруг запрыгали, словно козы.
– Теперича ты и взаправду полноправный член общества. – Олва ни с того ни с сего расхохоталась.
Герд долго фокусировал на ней взгляд, пытаясь понять, что она только что сказала и почему сочла это смешным. Медленно до него дошло: в свое пятнадцатилетие граждане Бабила обретали полную дееспособность и начинали нести всю ответственность за себя самостоятельно. А ее шутка, видимо, касалась алкоголя, который во многих культурах прошлого детям не дозволялось пить. В Бабиле так вообще действовал «сухой закон».
– Да ты пьяная, – выдавил он из себя, обнаруживая с каким трудом ворочает распухшим языком.
Олва хмыкнула и взялась за бутылку. На этот раз она налила им обоим. Герд потянулся за своим стаканом:
– Я думал, ты такая угрюмая сегодня, потому что жалеешь меня. – Он снова попытался залпом опустошить его, но теперь движения у него выходили, как в замедленной съемке. Он сделал один глоток, закашлялся и в результате поставил стакан на стол, не допив. Голова шла кругом.
– Дерьмово, конеш, что Натан погиб именно в этот день, – Олва кивнула, она крутила свой стакан в руках, но больше не пила, – но в жизни бывают вещи-то и похуже.
– Это точно! – Герд с чувством согласился и только тут обратил внимание на то, что в первый раз с момента посещения бункера он смог позабыть о том, что ему пришлось там пережить. Где-то когда-то – где и когда прямо сейчас он припомнить был уже не в состоянии – Герд вычитал, что люди прошлого в алкоголе безуспешно пытались утопить свои печали. «Не так уж и безуспешно, – глубокомысленно заключил он. – Помогает ведь! Во всяком случае, временно».
Олва тяжело поднялась со стула и уже начала, пошатываясь, убирать со стола, когда в дверь громко отрывисто постучали. Тетка обернулась на настенные часы – сегодня они засиделись, время уже шло к полуночи. Она бросила быстрый взгляд на Герда, тот смотрел на нее во все глаза. Оба знали – так поздно никто и никогда на ферму по делам не заявлялся. Оба мгновенно протрезвели.
Олва повелительно махнула Герду в сторону его чулана и твердой походкой направилась к входной двери. Как только Герд прикрыл свою и затаил дыхание, она открыла.
– Что-то случилось? – раздался ее спокойный голос.
– Олва, в деревне энти, гвардейцы которые. Они ищут твоего парнишку. – Судя по выговору, это был кто-то из деревенских. Голос был мужской, прокуренный.
– Подробности-то будут? – Герд почти слышал, как Олва хмурилась.
– Ща, погодь, все расскажу. – Деревенский тяжело перевел дыхание, его мучила одышка. – Я, значица, у старосты был, мы с ним будущий покос оговаривали. Вдруг заваливаются без стука и не поздаровкавшись трое в форме, агемцы которые, и ну меня за шиворот и на улицу. – Он снова сделал паузу, Герд будто почувствовал, как у того пересохло во рту. – Хорошо, не зашибли, окаянные! Я, значица, тут жи к окну, приоткрыто оно было, и ну давай слушать. А они выспрашивают, где в деревне твоя хата. Староста им ответствует, мол, не живет Олва в деревне, живет одна в лесу. А они, супостаты, не унимаются, домогаются, живет ли с ней, с тобой то бишь, племянник. Староста не сплоховал, ты знаешь, он у нас головастый, говорит им, я почем знаю, живет ли с ней кто, говорит, говорю же, отшельничает в лесах. Чаво, говорит, надо-то? Они, мол, разыскиваем ее племянника, подозревается он в ентом, в шпиёнаже. О как! – Мужик многозначительно замолчал, Герд даже представил себе, как он воздел кверху указательный палец для эффекта. Олва ничего не ответила, поэтому деревенский продолжил: – И стали, значица, грозить старосте, шоб не пособничал преступникам. А он им говорит, шо вы, шо вы, щас путь покажу, проведу. А сам их, я-то видел, повез окольною дорогою, той, которою никто не пользуется уж давно. О какой мужик наш староста! Я сразуть допер, чаво он удумал, тоже не лыком шит! Он на меня понадеился, шо я все слыхал и к тебе побегу напрямик. Ну, я и побег, – удовлетворенно подвел он итог. – У вас форы минут двадцать буде, не боле.
– Они-то на машине? – ни тени страха в голосе Олвы Герд не заметил.
– А как жешь.
– А ты?
– А шо я? – не понял деревенский.
– Ты-то на чем, спрашиваю, добрался сюда? – Герд поразился выдержке Олвы.
– Коняку старосты взял, он меня признает.
– Спасибо, Сарай. Теперича уходи.
– Водицы бы мне, – Сарай даже покашлял для убедительности, – а то умаялся я ради вас.
Герд слышал, как Олва ровным шагом ушла и вернулась обратно, как булькал водою Сарай, а потом еще сладко причмокивал и утирался рукавом. Самого его уже трясло от бешенства.
– Ну все, побег я, – наконец, закончил тот, и Олва захлопнула дверь.
Проходя мимо его комнаты и даже не задерживаясь, чтобы заглянуть в нее, она крикнула:
– Пять минут на сборы. Брать только самое необходимое.