Дети свободы

– На вокзале Эмиль ждет меня в конце платформы и вдруг видит, как я иду в окружении восьми жандармов, а один из них тащит мой чемоданище с автоматами. Представляете себе лицо Эмиля в этот момент?

– Ну, и как он среагировал?

– Я начала еще издали махать ему и кричать: "Привет, дорогой!", а потом буквально кинулась ему на шею, чтобы он не пустился наутек. Жандармы вручили ему мой багаж и отбыли, пожелав нам приятного дня. Я думаю, Эмиль до сих пор дрожит, вспоминая эту сцену.

– Я, наверное, перестану есть ветчину, если она приносит этакое счастье, - произносит мой братец, давясь от смеха.

– При чем тут ветчина, мне принесли удачу автоматы, дурачок! - возражает Софи. - А жандармы просто были в хорошем настроении, вот и все.

Но Клод имел в виду вовсе не ту удачу, которая привалила Софи при встрече с жандармами, а удачу Эмиля…

Наша подружка взглянула на часы и со словами: "Надо бежать!" - вскочила; чмокнула нас обоих и исчезла. А мы с братом так и просидели рядышком молча еще целый час, говорить ни о чем не хотелось. После полудня мы расстались, но каждый отлично знал, о чем думает другой.

Я предложил брату встретиться завтра вечером, уже наедине, чтобы поболтать.

– Завтра вечером? Нет, не смогу, - ответил Клод.

Я не стал расспрашивать, в чем дело; по его молчанию и так было ясно, что ему предстоит очередная акция, а он по моему лицу понял, что его молчание меня встревожило.

– Я заеду к тебе… после, - сказал он. - Но не раньше десяти.

Это было очень великодушно с его стороны, - ведь после акции ему придется ехать на велосипеде до моего дома, а это не ближний край. Но Клод знал, что иначе я не сомкну глаз всю ночь.

– Ладно, до завтра, братишка!

– До завтра.

Мне все же не давал покая короткий разговор с мадам Дюблан. Если рассказать о нем Яну, он прикажет мне покинуть город. А об этом и речи быть не могло - расстаться с братом, расстаться с Софи? С другой стороны, если никому не говорить о разговоре, а меня вдруг арестуют, это будет непростительной ошибкой. В общем, я сел на велосипед и поехал на вокзальчик Лубера. Шарль - вот кто даст мне хороший совет.

Он встретил меня, как всегда, приветливо и предложил помочь ему в саду. Перед тем как вступить в Сопротивление, я несколько месяцев проработал на огородах в Замке и приобрел некоторый опыт в окучивании и прополке. Шарль вполне оценил мою помощь. Вскоре мы разговорились. Я повторил ему все сказанное мамашей Дюблан, и он меня сразу же успокоил.

По его мнению, если моя хозяйка не хочет неприятностей, она не пойдет на меня доносить из одного страха, что ее затаскают по допросам; кроме того, ее вскользь брошенная фраза о том, что она отдает должное "студентам", доказывала, что она человек вполне порядочный. Шарль даже сказал, что не стоит огульно осуждать людей. Многие не вступают в борьбу просто потому, что боятся, но это не делает их предателями. Вот и мамаша Дюблан из той же категории. Оккупация не изменила ее жизнь до такой степени, чтобы она стала рисковать ею, вот и все.

– Нужно очень глубоко задуматься, чтобы почувствовать себя действительно живым человеком, - объяснил он, выдергивая из грядки редиску.

Шарль прав: большинство людей довольствуются работой, крышей над головой, недолгим воскресным отдыхом и полагают, что это и есть счастье; они счастливы оттого, что спокойны, а не оттого, что живут! Пускай соседи страдают - пока беда не коснулась их самих, они предпочитают на все закрывать глаза, делать вид, будто зло в мире не существует. И это не всегда можно назвать трусостью. Для некоторых людей сама жизнь уже требует немалого мужества.

– Постарайся хотя бы какое-то время не водить к себе друзей. Это так, на всякий случай, - добавил Шарль.

Мы продолжали молча окучивать грядки - он редиску, я салат.

– По-моему, ты волнуешься не только из-за своей хозяйки, или я ошибаюсь? - спросил Шарль, протягивая мне тяпку.

Я молчал, собираясь с мыслями, и он заговорил сам:

– Однажды сюда пришла женщина. Робер попросил приютить ее. Она была старше меня лет на десять, болела, и ей нужен был отдых. Я сказал, что врачевать ее не смогу, но согласился принять. Ты знаешь, здесь наверху только одна комната, и куда прикажете мне деваться? В общем, нам пришлось спать в одной постели, она с одной стороны, я с другой, а посередине мы клали подушку. Так она провела у меня две недели, и мы здорово развлекали друг друга - рассказывали всякие смешные истории, - в общем, я к ней привык. А потом она выздоровела и в один прекрасный день уехала. Я ни о чем ее не просил, и пришлось мне снова привыкать жить в одиночестве и в тишине. По ночам, когда завывал ветер, мы слушали его вдвоем. А когда ты один, это уже совсем другая музыка.

– Ты ее больше не видел?

– Спустя две недели она постучала ко мне в дверь и сказала, что хочет остаться со мной.

– И что же ты?

– А я ответил, что лучше ей вернуться к своему мужу.

– Зачем ты рассказал мне эту историю, Шарль?

– В кого из наших девушек ты влюблен? Я не ответил.

– Жанно, я знаю, как тяжело одиночество, но это цена, которую должен платить любой подпольщик.