Дети утренней звезды

Она вспомнила недавнюю схватку с перевертышем. Страшное и несчастное существо, бывший человек, природа которого была искажена чужеродным вторжением. Ей казалось, что в пламени его жизни были оттенки философского камня, те алые пряди, какие она видела у Фреймуса. Но что это может означать? Чем больше узнаешь, тем больше вопросов. Как хорошо, что дед научил ее выставлять малое Кольцо Магуса, во время драки удалось все обернуть так, что перевертыш случайно промахивался. Иначе пришлось бы просить, а серьга Арлекина этого бы не выдержала – капризный артефакт и так едва не отказал, когда она лечила Ласа.

Профессор Беренгар жонглировал терминами и описаниями процессов, которых она не смогла бы повторить даже под пыткой, но общий смысл она улавливала. Была ли это заслуга ясного взора, который позволял понимать речь на любом языке, или же профессор делал скидку на то, что не все владеют в полной мере основами Великого Делания, как торжественно называют алхимию адепты, не ясно. Здесь все иначе, колдуны выворачивали мир наизнанку, и привыкнуть к этому было трудно.

Для них все было наоборот. Не темники, а адепты, знатные семейства, элита мира. Не Магус, а дикари и эльфийские прихвостни. Не победа при Тальтиу, а Катастрофа.

В деталях речь профессора оставалась туманна и непрозрачна. Все эти красные и зеленые львы, черные, золотые и прочие драконы, свадьбы Луны и Солнца, преображения – этот птичий неведомый язык делал понимание почти невозможным. Однако принципы Дженни уловила. Есть шесть благородных металлов: золото, серебро, медь, железо, ртуть, олово. Есть базовые вещества – сера, киноварь, флогистон, красная глина. И есть сотни или тысячи второстепенных ингредиентов, с помощью которых адепты способны составлять алхимические рецепты. Однако без участия темника большинство рецептов невыполнимо, а те, что можно выполнить, сводятся к простой химии, обычным реакциям, записанным причудливым тайным языком. И, как уверены обычные люди («симплы!» – поразилась Дженни, – темники называют их «симплы»!), алхимия – игрушка для ума, заблуждение невежественных средневековых ученых, не знающих настоящей химии.

– Золотой ключ алхимии становится ржавой пылью в руках профанов, – объяснял Беренгар. – Только при участии адепта, вовлечении его анима витае[20] в круговорот алхимического ритуала таковой способен завершиться…

«Чтобы стать настоящим алхимиком, нужно быть темником, – поняла Дженни. – Но если темники – наши двоюродные братья, то значит, они умели просить? Как-то по своему, но умели? Что же делал Фреймус с металлом, перерождая его в золото? Помимо воздействия этой красной гадостью?»

Дженни решила, что «красная гадость» – самое подходящее название для философского камня. Так она его и будет называть. А лекция профессора Беренгара текла своим чередом, Дженни распахнула слух, и ее снова увлекло течение. Он умеет говорить, этот старикан, одна беда – он говорит сразу обо всем, о начале, и конце, и о середине, так что смысл его повествования падает на головы студентов клубком запутавшихся змей.

… Алхимия смешивает несмешиваемое – не просто вещества, а субстанции разного порядка. Что значит – «возьмите терпение и нагревайте его с принципиальной ртутью?» Или «смешайте тоску с серой и прокалите, пока черный дракон не осядет по краям сосуда?»

От такого у кого угодно голова пойдет кругом, но студенты бойко стучали по клавишам, скрипели ручками, записывали аудио– или видеоверсию лекции. Кто-то умудрялся еще и спорить с коллегами по поводу неясных мест, воздух в аудитории слегка потрескивал от возбужденного энтузиазма, в каковом пребывали студенты после демонстрации философского камня, и Дженни чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Эжен вообще расстелил большую тетрадь (стулья в зале были с откидными столиками, как в самолетах). Желтые страницы были густо исписаны красными и зелеными чернилами, заполнены рисунками. Он внимательно слушал профессора и периодически касался листа черной ручкой с серебряным пером. В ответ на полях отображалась синяя закорючка на неведомом алфавите.

«Артефакт, да еще и зашифрованный» – тетрадь замерцала в ясном взоре. Дженни пригляделась. Шифр явно не рассчитан на ясный взор, она легко разбирала слова, но не понимала смысла написанного.

В тоске она посмотрела в окно – о, это прибежище школьников всех эпох! – и вздрогнула. К стеклу с той стороны прилипла улыбчивая морда с острыми зубами. Уродец, похожий на глиняного крокодила, зашебуршил лапками и полез выше: припал серым, в трещинах, пузом к стеклу, заскрежетал зазубренным хвостом.

– Опять эта дрянь, – бледная девушка с русыми волосами, затянутыми в пучок, метнула раздраженный взгляд на существо.

– Что это?!

Девушка взглянула искоса:

– Голем. Вчера из деревни, что ли?

– Угу, ясно, – Дженни не обижалась на… Эмилию, кажется, так ее звали. Она и правда в каком-то смысле из деревни: весь мир темников для нее – сплошная загадка, так что спасибо всем, кто помогает в нем разобраться.