Дети Ванюхина

В тот день Полина Ивановна тоже обратила внимание на фотографию на письменном столе. Лицо мальчика она узнала без труда: это было лицо ее родного внука Максимки. То есть не родного, конечно, приемного, и не Максимкино, естественно, а другого близнеца, Ивана, кажется, так его назвали новые родители. Нине об этом она ничего не сказала, деликатно решила отношения своего к обнаруженной ситуации не выражать. Но про себя подумала, что если дочка все про это знала, про другого маленького, все прошедшие годы, то не могла так долго оставаться равнодушной и наверняка настрадалась, как никто. Она подождала еще пару дней, пока гостила с Милочкой на «Спортивной», но так и не дождалась Нининого к ней разговора про Ваню. С тем и вернулась домой в Мамонтовку.

Нина же, выдержав месячный срок, чтобы дать старику Лурье очухаться от собачьей кончины, позвонила в первых числах июля, позвонила и пришла. Повод был минимальный: справиться о самочувствии, не надо ли чего по-соседски, может, убрать немного или в магазин? Себе брать буду, так и вам по пути прихвачу, да?

Помощи не требовалось, но приятно старику было. О своих говорил неохотно: не очень там, как она поняла, получается вжиться в местные условия: и по работе, и вообще. Тепло разве что очень, не по-нашему. Ванюшке климат зато тот очень подошел, в школу с сентября пойдет, на автобусе возить будут: привезут-отвезут, задаром причем. Контракт сыну трехлетний обещали по прямой специальности, а там видно будет…

Это была крайне важная информация: о трех годах контракта Нина не догадывалась — думала, навсегда, с концами, на другой край земли улетели, через Тихий океан или какой там, Атлантический, что ли, и еще дальше. Домой впервые за последние годы пришла окрыленная — забрезжила надежда, что не все потеряно еще, увидит, увидит Ванечку своего, всего-то ждать осталось — перетерпит.

С того дня визиты ее к старику стали регулярными, и отдельный повод уже не требовался: Самуил Аронович постепенно привык к ней и с нетерпением ожидал очередного прихода, если она долго не появлялась в квартире на Пироговке. Для нее дед стал носителем информации о сыне, которую она каждый раз, не подавая виду, трепетно вбирала в себя до малейших подробностей, с тем чтобы, возвратясь домой, долго потом еще перебирать в мыслях услышанное и перекручивать внутри себя по-всякому.

Для него же Нина стала отдушиной в однообразной и невеселой жизни, вяло текущей вокруг Большой Пироговки в ожидании любых событий или любого конца.

Полине Ивановне о своих контактах с дедом Лурье Нина ничего не сообщала, а та, в свою очередь, заметив, что дочка немного повеселела и стала вроде приходить в себя, порадовалась и беспокоившие ее смутные соображения отбросила за ненадобностью, сосредоточившись на воспитании девятилетней Милочки.

Со второго класса Максик стал посещать Дворец пионеров и школьников, что на Воробьевых горах, которые раньше назывались Ленинскими. Сам придумал и сам напросился. Нина, конечно, не возражала, а с отцом они не посоветовались: знали — не до ерунды тому сейчас, дел по бизнесу невпроворот, компьютеры там и еще что-то типа мебели плетеной из Индонезии в трех точках по Москве одновременно. Слава богу, ночевать приходил домой, хотя бывали и исключения, но всякий раз с оправдательным мотивом. Возвращения эти утренние сопровождались обычно устоявшимся перегарным духом, но и на этот факт ответ был заготовлен как всегда дежурный и вполне объяснительный: переговоры всю ночь, ресторан сначала, куда деваться-то, а потом, сама понимаешь, десерт в разговорах у купца на даче, иначе не соглашался партию обсуждать, а мы, целиком чтоб брал, настаивали, сломали, в общем, подписал…

В кружке, который выбрал Максим, ребята занимались фотографией. Позднее он был переименован в детскую фотостудию, но до той поры прошло два года усердных посещений, которые постепенно начали перерастать в серьезное увлечение, если не сказать — в страсть. Одним словом, к окончанию четвертого класса стало совершенно ясно, что для методического школьного обучения Максим Ванюхин пригоден плохо. Явный гуманитарий, но и то лишь по расположению характера, а не по способностям или наклонностям в сторону изучения конкретных предметов. Хотя один предмет все-таки нашелся, где удалось найти место мальчикову прилежанию, и даже в хорошем смысле — настырности, да еще и с успешными результатами, — английский язык. Забалабонил он практически сразу, с первых уроков. Учительница терялась в догадках, не могла понять и интересовалась у Нины — не занимались ли с ним раньше, до школы? Нина удивленно пожимала плечами — признаваться было не в чем: не занимались и не пытались. Сказала Шурке об этом с гордостью. Тот отмахнулся, но успел бросить перед очередным уходом:

— Ванюхинская порода, чего ты хочешь, — и дал денег на фотоаппарат, шестьсот рублей, на «Киев» с широкоугольной оптикой.