Дети вечного марта. Книга 1

Шак тер физиономию и фыркал не хуже своих лошадей. Саня разделся и полез в воду весь. Обожгло. Это тебе не на юге. Но, когда выбрался на берег да растерся, стало жарко. Из шатра, тем временем, выполз собака и тоже затрусил к воде.

— Братский привет товарищам по тяжелой скитальческой стезе! Как там?

— Нормально, — отозвался Шак. — Нос не отморозь.

— А по Саньке не скажешь.

— Его Фасолька ночью грела.

— Завидую. Я об Цыпу все бока исколол. Как ни повернусь: то локоть, то коленка.

— Жаль мне ее, — сказал Саня Шаку, когда они подошли к костру.

— И мне жаль. Только видеть, как она потом яйцо рожает, да как нянчится с ним, пока то не протухнет, еще хуже. Яйцо от петуха небольшое. Проблем с родами не бывает. Если от другого вида — оно вызревает величиной с дыню. К тому же — болтун. Заведомо ничего из него не вылупится. А куда инстинкт девать? Она его сначала полдня с криком рожает, а потом три дня над ним ревет.

— Так и ездит с вами нетоптанная? Живая душа, все-таки.

— Да, нет. Бывает иногда… когда совсем прижмет. Заметь, нас прижмет, а не ее. Она с собой давно научилась справляться.

— Не понял.

— Не в случке дело. Вернее, именно в ней. Цыпа, видишь ли, у нас по предсказательной части. В представлениях она редко участвует, сидит на отдельном промысле: карты раскинуть, руны, кости… на шар стеклянный с умным видом поглазеть. Антураж, одним словом. Она на контактном расстоянии и так все видит. И про нас и даже про людей. Что было, что есть, иногда — что будет. Потерянные вещи находит. Гадание колдовством не считается, так что Клир к нам по этому поводу не пристает. Другое дело, кода нужен отвлеченный прогноз или дальнее видение. Тут надо ее сначала оттрахать как следует. Без этого дела она не предсказатель.

Саня поежился. Не по-человечески оно. Дико, нехорошо. И тут же подленько засуетилось внутри: припрет нужда, не его ли пошлют на заклание? Прости, Цыпочка, но у нас вина не хватит, чтобы меня до такой степени напоить.

Н-да… от приема в артель прошло всего — ничего, а как много в жизни открылось сторон, о которых, новоиспеченный арлекин не имел практически никакого представления. И процесс познания далеко не завершен, скорее, только начинался

Вот оно! Точно, как в посетившем Саню — во время исторического толковища Шака и Чалого — видении: дождь, холод, переправа.

Накануне испортилась погода. Небо заволокло прозрачными перьями. Загудели верхушки сосен. В спину поддало холодным ветерком — верховой перешел в низовой и давай, понужать. Куда? Знать бы. Саня подозревал, что не только он сомневается в выбранном направлении. Шак все чаще и чаще останавливался, ходил кругами, шнырял по кустам. Собака матерно ругал Пограничье и Невью, в которой у аллари напрочь отшибает чутье. Ночь прошла под барабанную дробь капель. Девочек положили в середину. Солька нахохлилась. Цыпа свернулась комочком. Точно: локти, коленки да ребрышки. Саня приобнял ее, чтобы согреть. Лошади далеко от шатра не отходили, всю ночь топтались рядом.

А утром выяснилось: костра вообще не развести. Поляна превратилась в болотце. Воды под ногами — по щиколотку. Башмаки промокли, как только Саня выбрался наружу. И так не сухие были, а тут стало вовсе противно.

— Сашка, иди сюда, — позвал Шак. Они наскоро перекусили, попили холодной воды и теперь спешно грузили телеги. Кот пошел, хлюпая, согревшейся в башмаках водой. Апостол по пояс свесился в объемистый кожаный сундук и звал оттуда.

— Пришел. Что делать?

— Стой.

— Может, собака рядом с твоей задницей постоит? Он свои дела закончил, а я еще полог не увязал.

— О, нашел, — Шак высунул из сундука красную, налитую кровью физиономию. — Держи. Разворачивай.

В руки Сане лег тугой сверток. Он, не торопясь, развязал бечевку, откинул тряпку и охнул. Сапоги! М-м-м. Он их даже понюхал. Они пахли новой кожей. Саня согнул подошву. Она мягко пружинила. По краю шел красный рант. Темно коричневая кожа быстро покрывалась матовой пленкой испарины.

— Держи еще. — Поверх сапог легли теплые, вязаные носки. — Не-то, насморк схватишь.

Носить сапог в короткой и не особой яркой жизни коту пока не доводилось. В Камишере обходился лаптями. Как ушел из дому — башмаками. Сапоги считались роскошью. Он иногда мечтал, как разбогатеет и купит себе пару на выход. А еще бассейн с проточной водой заведет. Осуществилась мечта идиота: вокруг вода, на ногах сапоги, и весь мир — твой.

Первый раз эту речушку они проскочили утром. Тогда еще только накрапывало, и лошади прошли, не замочив подпруг. За переправой дорога загнулась вверх. Шак надеялся перевалить седловину двух холмов до обеда. Почти так и вышло. Справные лошадки затащили повозки на перевал, а там… сколько хватало глаз под ними простиралась заросшая диким лесом земля, однако, спуск на ту сторону отсутствовал. Пологая седловина за перевалом обрывалась отвесной стеной — только по веревке спускаться. А лошади? А повозки?

Все! Слезай — приехали. Как нарочно именно в этот момент в небе прохудилось. Холодные струи сначала косо зачеркнули даль, а потом и близь. Уже под дождем Шак развернулся и погнал вниз.