Дети века

— Благодарю вас, — отозвался Еремей. — Может быть, вы ищете какой-нибудь могилы? Я здесь сорок лет сторожем при кладбище и очень хорошо помню, кто где похоронен. Если могу служить…

Незнакомец поблагодарил наклонением головы.

— Нет, я только так, — сказал он, — я зашел мимоходом, из любопытства… Не беспокойтесь.

Еремей больше не навязывался, но, поклонившись еще раз, остался позади и не садился снова на камень, показывая тем, что готов был бы служить проводником к могилам. Но незнакомец быстрыми шагами пошел по аллее, потом остановился перед несколькими памятниками прочесть надписи и наконец, своротив на какую-то боковую тропинку, исчез от взоров сторожа.

"Какой-нибудь меланхолик, — пробормотал Еремей, пожимая плечами, — пришел помечтать о суете мира, ну и пусть себе мечтает. Лишь бы он не сделал так, как один, лет двадцать назад, — пришел и застрелился на могиле возлюбленной. Но нет, это не молодой уже человек и подобной глупости не сделает".

Впрочем, наклонившись под ветвями, он посмотрел вслед незнакомцу и увидел, что тот медленно направлялся к могилам убогих и вскоре скрылся из виду.

В эту самую минуту за кладбищенскою оградою раздались два голоса. Кто-то смеялся…

Еремей начал прислушиваться.

— Уверяю тебя, что он вошел на кладбище, — сказал чистый и приятный голос.

— Что ж ему здесь делать? — возразил другой, несколько охриплый, дрожащий, но молодой еще голос.

— Кто же знает и кто же поймет его? Он прибавляет еще одну загадку к числу тех, которыми угощает нас со времени прибытия. Шляется, как вампир, по кладбищам. Теперь уже любопытные наши дамы, конечно, сделают из него героя романа.

Охриплый голос расхохотался.

— Я скорее счел бы его беглецом или скрывающимся преступником. В лице его ничего нет благородного, а, пожалуй, видна тревога человека, который боится быть узнанным и схваченным.

— Ха-ха! — отозвался первый голос. — Если бы я не знал тебя, пан Лузинский, и начал бы разгадывать тебя по лицу, то нашел бы вещи не лучше тех, какие ты видишь в этом бедном человеке.

Еремей, который невольно слышал этот разговор, происходивший громко и близко, взглянул за калитку и узнал известных ему, но редко встречаемых людей — архитектора Шурму и Валека Лузинского, докторского воспитанника.

Шурма был плотный, широкоплечий господин, брюнет, с большим лбом, с блестящими глазами, довольно красивый собою. Валек Лузинский, будучи одинакового с ним роста, во всем остальном представлял разительную противоположность: был тощий, желтый, согнутый, и на искривленных устах его выражалась гордая и злая насмешка. Легко было узнать в нем одно из тех обделенных судьбою существ, которые, вместо того чтобы бороться с нею, предпочитают жаловаться на нее, ничего не делать и проклинать себя. В чертах лица его выражалась живость ума, глаза блестели болезненным огнем возбужденного, но неудовлетворенного интеллекта, а весь вид его производил отталкивающее, неприятное впечатление.

Костюм тоже говорил не слишком в пользу Валека, ибо платье его было в пятнах, во многих местах разорвано и находилось в крайнем пренебрежении.

Оба эти господина, возвращаясь с прогулки, остановились у ворот кладбища; Валек оперся на отраду и зевал.

— Ну, что скажешь ты, — обратился он к товарищу, — если бы мы из оригинальности пошли прогуляться в тени кладбища?.. Кто знает, может быть, это была бы приятная прогулка. Не имея родных, вероятно, я не скоро буду иметь случай осмотреть здешние памятники, а между тем могут встретиться любопытные. А?

Шурма странно улыбнулся.

— Почему же и нет, — отвечал он, — пойдем. Мне интересно видеть, как отлит и уставлен памятник графини Туровской, исполненный по моему рисунку.

Валек толкнул калитку, которая сильно заскрипела, и с презрительной миной избалованного мальчика, присущею ему везде, а в особенности там, где он полагал, что на него смотрели, вошел, осматриваясь с насмешливою улыбкою.

При виде подобной наглости, столь неприличной среди могильной тишины, Еремей нахмурил уже брови, но его обезоружила приветливая улыбка Шурмы, который полез уже в карман.

Выразительное это движение предвещало подарок, а потому сторож поклонился и не протестовал против невежливости, которая казалась ему тем страннее, что второй господин вел себя весьма прилично.

И он вопросительно посмотрел на Шурму, который, подав монету, счел обязанностью проговорить:

— Можно ли нам здесь прогуляться?..

— Сделайте одолжение, — отвечал Еремей. — Может быть, я могу указать вам какой-нибудь памятник?

Засвистев какую-то песенку, Валек пошел было вперед, заложив руки в карманы. Шурма воротился и спросил:

— Да. Скажите мне, где памятник старой графини Туровской?

— Не доходя часовни, по правой стороне, — сказал сторож, собираясь идти вслед за ним.

— В таком случае я сам найду его и узнаю, ибо делал для него план. Садись себе, старичок, и не беспокойся.

И Шурма догнал Валека, который уже остановился перед каким-то памятником и смеялся тихим злым смехом.

— Посмотри, пожалуйста, и прочти, — сказал он. Впрочем, где же не высказываются люди со всею своею смешною глупостью! Ха-ха-ха!