Читаем Дети века полностью

Управляющий между тем увлекал Лузинского в темную, заросшую аллею, к той стороне, где сад был немного запущен. Он отлично знал все домовые порядки и потому мог избрать удобное место.

Валек шел, как осужденный на казнь; если б не волшебный перстень, который ощущал он на пальце и который придавал ему бодрости, он, может быть, струсил бы и дал бы стречка самым смешным образом.

Пан Мамерт остановился, взял молодого человека за руку и проговорил с сладенькой улыбкой:

— Хоть и не имею чести быть коротко знаком с вами, однако буду говорить откровенно. Кольцо это несколько минут назад вы получили от графини Изы. Я, как старый друг и слуга этого семейства, желаю ей добра и объясняю себе и решение графини, и ваше положение. Но хорошенько ли вы обдумали все настоящие и будущие затруднения этого предприятия? Есть ли у вас средства к преодолению угрожающих вам препятствий?

Валек молчал, сообразно своим планом.

— Видите ли, — продолжал спокойно Мамерт, — все, конечно, улыбается вам… Невесты очень богаты, с большими достоинствами, знатного рода, со связями; но получить кольцо и слово не весьма трудно, что же дальше?

Валек вздохнул и промолчал, вспомня, что по восточной пословице, молчание — золото.

— Если не ошибаюсь, графиня Иза два раза уже отдавала это кольцо и получала его назад; ибо тот, кому она его дарила, сам отрекался, рассчитав по каким терниям приходилось идти к алтарю…

Валек покачал головой, и ему сделалось неловко, но промолчал еще и на этот раз.

— Что ж вы думаете делать дальше? — спросил Мамерт. Открыться в чем бы то ни было, подтвердить догадки, ввериться подобному человеку казалось весьма опасным.

Выждав несколько времени ответа, которого не последовало, управитель покачал головой и начал тихо, скромно, как бы желая вбить самый легонький клин в голову Лузинскому:

— Вы совершенно правы, что действуете осторожно, что не доверяетесь человеку, мало или, лучше сказать, совершенно не знакомому — это делает вам честь. С людьми в свете никогда не будешь достаточно осторожен. Но необходимо тотчас же понять и обсудить положение. Я люблю моих барышень, желаю им добра, и коль скоро графиня Иза решилась на что-нибудь, мне, старому, верному слуге, хочется помочь ей. Для вас не тайна, какое здесь сцепление обстоятельств и отношений, и как я, в особенности, должен быть осторожен, да и вы также. Итак, я без предисловия предлагаю вам помощь и ручаюсь, что пренебрегать ей не следует.

Валек посмотрел на него пристально.

— К этому побуждает меня, — продолжал изъясняться Мамерт, — во-первых, привязанность к этим несчастным существам, во-вторых… во-вторых… Вы знаете, что я управляю их имением? — продолжал он.

Лузинский покачал головой и пробормотал:

— Ничего не знаю.

— Поэтому я докладываю вам, что управляю имением графинь. Конечно, на самого честнейшего человека можно заявить самые дикие подозрения, но для меня главное, чтоб, будучи чистым по совести, я мог быть спокойным относительно своей будущности. Понимаете, что при таком долговременном управлении могли завязаться счеты, расчеты и т. д. Если я предложу вам помощь, то могу ли надеяться в ответ на известную благодарность?

Последнее слово произнесено было с некоторым ударением; но Мамерт имел дело с человеком непрактичным, недогадливым, и потому, взглянув ему в глаза, убедился, что весь эффект выражения не достиг цели, и он замолчал на минуту, как бы в нерешимости.

— Если, например, я захотел помешать вам, — прибавил управляющий, развивая свою мысль, — конечно, я этого не могу желать и не захочу… Но если б захотел помешать вам, то стоило бы мне только пойти к мачехе, шепнуть несколько слов, и все было бы кончено! Но мне жаль моих барышень. Будемте говорить откровенно: заключаем ли союз, или нет?

— Но я… видите ли… — сказал в крайнем смущении Валек, — я не могу, мне не следует… Я должен молчать.

— В таком случае я буду говорить за вас, вы можете только иной раз кивнуть головой, и мне будет понятно. Я вхожу в ваше щекотливое положение. Видите ли, — продолжал Мамерт, взяв под руку Валека, чтоб тот не ушел, — условия мои простые, нетяжелые, честные. Вы сватаетесь и, как кажется, получили даже обещание графини Изы. Очень хорошо. Другой, известный мне, жених с удовольствием взял бы графиню Эмму, которую, несмотря на всю ее привязанность к отцу, можно склонить к замужеству; поэтому соедините свои усилия, условьтесь: вдвоем вам будет легче достигнуть цели. Что касается меня, то я обещаю помогать усердно вам обоим, и поэтому вы, не подвергаясь ничему, можете дать мне на бумаге обязательство и сделать для меня то, что сделает другой? Не правда ли?

И он посмотрел в глаза Валеку, у которого начало проясняться лицо и проходить робость. Он понял, что дело шло о действительном условии, которое могло ускорить и упрочить такой в высшей степени выгодный для него брак.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги