Дети Великого Шторма. Трилогия

Каменная чаша, наполненная водой, что прозрачнее хрусталя, – такой она была. Больше трех веков назад какой-то оставшийся безымянным рыбак облюбовал это местечко и построил для своей семьи хижину на плоту; вскоре пришли и другие поселенцы, которых не пугали мрачные утесы, поросшие хилыми и кривыми соснами. Огромная бухта, вход в которую стерегли высоченные скалы, давала надежное укрытие даже от самых страшных штормов, нередких в этих краях, а громадные каменные глыбы, тут и там возвышавшиеся над поверхностью воды, оказались достаточно устойчивыми, чтобы новые дома возвели уже на них. Там, где не хватало места, люди мастерили плоты и мосты. Каама росла очень медленно, отвоевывая у океана пядь за пядью, и никто не заметил, когда она вдруг превратилась в самый большой порт Окраины. Посреди рукотворных островов и каналов, ходить по которым могли только узкие и длинные лодочки, посреди прозрачных вод и головокружительно высоких скал родилось нечто неназываемое, заставлявшее говорить об этом городе с благоговейным придыханием: о-о, Каама!

Шли годы. Войны начинались и затихали; Великий Шторм то и дело пробовал на прочность город-на-воде; старые дома ветшали и рушились, на их месте строились новые. Чем дальше уходил фрегат от Хрустальной бухты, тем причудливей становились слухи о Кааме – говорили, что ее кварталы-островки по ночам дрейфуют и лишь к утру останавливаются, цепляясь друг за друга мостами, словно абордажными крючьями. Утром глянешь в окно, а там совсем не та улица, что была накануне вечером. Еще говорили так: несть числа островам в Океане, несть числа мостам в Кааме. Местные жители распространяли этот слух с превеликим удовольствием. Мосты, конечно, можно было легко подсчитать… но зачем?

Преодолев трехсотлетний рубеж, Каама быстро постарела. Волны расшатали некогда крепкий фундамент из каменных глыб; сырость на мягких лапах прокралась в дома и поселилась там надолго, угрожая вытеснить прежних жильцов из родных стен; деревянные причалы просели, изъеденные временем и паразитами, и теперь даже самый легкий шторм мог бы обрушить их с той же легкостью, с какой ребенок уничтожает собственные постройки из прутиков и щепок. Казалось, дни города сочтены, но однажды в гавань вошел фрегат, чьи паруса в предрассветном сумраке еле заметно светились. Вскоре на пристань сошел высокий светловолосый человек, огляделся по сторонам, улыбнулся и коротко бросил:

– А здесь красиво.

– Лайра обосновался в Кааме? – усмехнулся капитан-император, узнав о случившемся. – Что ж, трухлявому королевству – трухлявую столицу!

Он забыл – а может, не знал, – что сердце у Каамы из камня.

* * *

Луна вынырнула из-за туч как раз тогда, когда Хаген очутился прямо перед входом в таверну «Веселая медуза», и осветила вывеску – облупленную, с трещиной. Вывеске под стать оказался и сам покосившийся двухэтажный домик: пальцем ткни – обрушится прямо в канал. Отчего-то пересмешник подумал, что в таких местах обычно собираются те, кто не задерживается на одном и том же фрегате надолго. Подобные таверны имелись в любом порту – и в этом смысле Каама, столица Окраины, была совершенно обычным городом.

Он пришел сюда не по своей воле. Еще засветло, когда «Невеста ветра» пришвартовалась и матросам, чья вахта закончилась, разрешили сойти на берег, пересмешник немедленно этим разрешением воспользовался. Ему казалось, что на берегу можно будет хоть немного отдохнуть от постоянного присутствия фрегата в своей голове, от тени, возникшей в тот момент, когда они с капитаном Кристобалем Крейном пожали друг другу руки. Его не предупреждали об этой тени; впрочем, слова и не могли передать того, что он порою испытывал, теряя себя и растворяясь в нечеловеческом разуме рыбокорабля. Грань между явью и сном сделалась слишком тонкой, и потому, наверное, он с нетерпением ждал прибытия в Кааму, где планировалась долгая стоянка.

Но его постигло разочарование: «Невеста ветра» никуда не делась, она по-прежнему пребывала рядом-и-внутри, и более того – Хаген осознал, что, даже удаляясь от фрегата, продолжает чувствовать, в какой стороне тот находится; это чувство не ослабевало, когда между ним и пристанью росло расстояние и появлялись каменные стены. Куда проще играть роль моряка, матроса, чем быть им на самом деле. Хаген всей душой пожелал бы возвращения того беззаботного времени, когда «Невеста ветра» не сидела днем и ночью в его голове, но ему мешала одна деталь: теперь-то он хорошо понимал, до чего глупым выглядел этот спектакль в глазах Крейна, всевидящего и вездесущего.