Читаем Дети Великого Шторма. Трилогия полностью

– Он~ поднимается на крышу один, строго запретив кому-либо из людей и магусов идти следом. Синий свет льется сверху, будто взошла синяя луна, и, собственно, никто не жаждет нарушить приказ Пылающего. ~Он~ краем уха слышит, как собравшиеся вокруг докеры и сами стражи порядка передают друг другу боязливым шепотом единственное слово: «Полужизнь».

Склад высокий, в три этажа. Поднявшись, ~он~ видит беглеца: тот сидит почти у края, скрестив ноги, и смотрит на небо. Что он там нашел? Низкие тучи скрыли звезды – ночь тусклая, мрачная, зловещая. Но беглец смотрит вверх так пристально, словно надеется взглядом просверлить дыру в плотном облачном покрове.

– Он~ останавливается в десяти шагах и ждет.

Его огненные доспехи на протяжении полутора часов постепенно становились плотнее, и теперь – особенно в верхней части – кажутся осязаемыми, настоящими. Они чуть слышно потрескивают, как угли в костре, но ~он~, конечно, не чувствует жара и не замечает обугленных следов, которые оставляет позади себя. ~Он~ впервые провел так много времени в доспехах. Нить, связывающая ~его~ и фрегат, как будто перестала истончаться, но она все равно сохраняет бдительность. Происходящее ей не нравится. Она предчувствует неприятности.

– Я до сих пор не сжег тебя на месте, – говорит ~он~ низким, чуть хриплым и странно раскатистым голосом, – только потому, что ты явно этого добиваешься. Ты хочешь всем продемонстрировать, что я действительно тот, кем ты меня назвал.

Беглец медленно меняет позу – выпрямляет ноги, потягивается, окидывает крышу склада таким взглядом, словно впервые ее увидел, – потом встает и поворачивается лицом к ~нему~. Каждая пядь обнаженной кожи беглеца – а он раздет по пояс и бос – излучает яркий синий свет. Сквозь сияние можно с трудом разглядеть, что с его телом происходят причудливые перемены, которым даже фрегат, чьи представления о телесной норме не схожи с представлениями человека или магуса, с трудом может подобрать название.

Словно каждая его мышца обрела свободу воли.

Словно из каждой поры его кожи каждую секунду вырастают шипы или жесткие волоски – чтобы в следующий миг рассыпаться в пыль, чтобы все началось сначала, чтобы неведомая сила, постоянно переписывающая книгу его плоти, придумала какую-нибудь новую комбинацию.

Словно в нем просыпается некое древнее существо, холодное, расчетливое, чешуйчатое, – просыпается и новым взглядом окидывает окружающий мир, размышляя, что бы с ним, этим самым миром, сотворить необычного. Этот змеиный разум не знает ни страха, ни законов, ни границ.

Но пока что – пока что! – беглец еще не утратил своей сути до конца.

– Я прав, – говорит он спокойным голосом, в котором слышится легчайший намек на дерзость и обиду – выдержанную, сорокалетнюю. – Ты именно тот, кем я тебя назвал. Ты убийца. Смысл жизни Феникса – сеять смерть. Цель жизни Феникса – собственная смерть. Не познав смерти, вы не можете возродиться. Оттого с давних времен другие птицы стремились держаться от вас как можно дальше, и всякое существо, не страдающее тягой к самоубийству, просто обязано делать то же самое. Лейст… мой отец… был глупцом, раз воспротивился инстинкту самосохранения. Я его любил. Ты его у меня отнял.

Обида звучит заметнее.

Капитан делает шаг в сторону, и беглец вторит ему как зеркало. Они начинают медленно кружить вокруг невидимого общего центра, не спуская друг с друга глаз, как будто раскручивают жуткое колесо. Синие глаза – алые глаза; фрегат присутствует незримо, фрегат наблюдает, испытывая растущее беспокойство.

– Ну же, сожги меня, – продолжает беглец, оскалив в жутковатом подобии улыбки пасть, полную зубов. Его голос меняется, делаясь то выше, то ниже, словно что-то происходит с голосовыми связками, но пока что остается в пределах слышимости – впрочем, фрегат в силах помочь навигатору, даже если звуки, издаваемые беглецом, выйдут за эти пределы. – Сожги и докажи, что я прав. Я знал, что ты придешь; жаль, не удалось навредить этой девчонке, иначе… иначе я был бы уже мертв. Ну же, хватит медлить. Сдайся. Хватит притворяться. Ты…

Фрегат и навигатор замечают предательскую паузу одновременно. Фрегат замирает. Фигура в огненном доспехе в виде птицы, с мощными черно-алыми крыльями за спиной, останавливается. Налитые алым глаза на миг делаются чуть тусклее. Феникс отворачивается от беглеца и тяжело вздыхает:

– Таллар…

Беглец, тоже остановившись, глухо рычит.

– Я помню тебя юношей, – говорит ~он~ с неподдельной горечью, и его голос снова звучит как обычно, без странного эха, без зловещей хрипотцы. Птичьи доспехи бледнеют, крылья по краям начинают остывать и рассыпаться в пепел, который ночной бриз уносит прочь с крыши. – Ты был подающим надежды студентом – тогда я этого не понимал, но теперь-то понимаю. Ты мог стать алхимиком, известным на весь мир, а вместо этого сделался заурядным солдафоном.

– Это не твое дело, – скрежещет в ответ беглец, и сияние его глаз делается ярче.

– Мое, – возражает ~он~.– Мое – потому что ты прав.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже