Дети Великого Шторма. Трилогия

Небо над головой было каким-то неестественным, пронзительно-синим. Приглядевшись, Кристобаль увидел, что оно испещрено тончайшими белыми линиями, образующими сложный узор, – и понял, что это купол знаменитых Садов Иллюзий. Он много читал про эти Сады, включая и то, что в них есть лабиринты из живых изгородей, выбраться из которых мог лишь магус или человек, осведомленный о целой системе тайных знаков. Только этого не хватало. Кристобаль на всякий случай повернул в обратную сторону.

И увидел мальчика в белом.

Теперь, когда их разделяло несколько шагов и незнакомца не заслоняли пышные кусты, разглядеть его удалось во всех подробностях, и от этих подробностей Кристобалю сделалось нехорошо. Костюм и кружевные манжеты рубашки; непослушная челка, падающая на глаза, и знакомый по отражению в зеркале прищур; маленький шрам на подбородке – там, где Госс однажды достал его посохом. Кристобаль смотрел на свою точную копию – только белого цвета. Мальчик был похож на ожившую мраморную статую, и слепые, совершенно белые глаза лишь дополняли это впечатление.

Кристобаль повернулся и побежал, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Гравий шуршал у него под ногами, в ушах барабанным боем раздавался стук сердца; он уже не боялся заблудиться и думал лишь о том, как бы сбежать от жуткого белого двойника и предупредить отца, что вокруг происходят какие-то странные вещи.

Каким-то чудом он очутился перед дверью в кабинет капитана-императора и остановился, чтобы отдышаться и стряхнуть с одежды пыль. Внутри слышались приглушенные голоса – беседа Марко Фейры и Аматейна Эгретты продолжалась, но слов было не разобрать. Кристобаль вошел, стараясь двигаться очень тихо, и вскоре, выглянув из-за книжного шкафа, снова увидел стол, за которым сидели его отец и капитан-император. Последний его сразу заметил и одарил улыбкой шарката:

– Подойди ближе, мой юный друг. Твой отец хочет тебе что-то сказать.

Он не смог ослушаться и шагнул вперед.

Марко Фейра встал и медленно повернулся к сыну. У лорда Феникса были отсечены кисти обеих рук, а на месте глаз зияли кровавые ямы. Он улыбался, словно в происходящем не было ничего необычного.

Кристобаль закричал…

…И пришел в себя.

Вокруг было темно и тихо; пахло сыростью и гнилью. Он лежал на чем-то мягком и влажном, такой слабый, что едва мог пошевелиться. Он попытался приподнять голову и сдавленно охнул – левая сторона лица полыхала от боли и центром пожара был глаз.

Он вспомнил все и сразу.

Приподняться на локте удалось не сразу, но постепенно ему удалось вновь обуздать собственное тело. Слева ощущалось чье-то присутствие – еле слышное ровное дыхание, живое тепло. Он медленно сел и огляделся по сторонам, вглядываясь в темноту прищуренным правым глазом, который сильно слезился от напряжения. Пожар в левой глазнице не утихал, но ему удалось отодвинуть боль куда-то в дальний угол сознания, забыть о ней – и о том, что от него оторвали нечто куда более важное – хотя бы на некоторое время. По крайней мере, пока он не разберется, куда попал.

Темнота никак не желала рассеиваться. Он вдруг испугался, что на самом деле полностью ослеп, и решил проверить это единственным доступным способом – вытянул перед собой правую руку и вызвал первопламя. Оно откликнулось сразу же. Над его раскрытой ладонью затанцевал маленький огонек, который постепенно разгорелся, повинуясь беззвучному приказу.

Он перевел дух. Что ж, двумя проблемами меньше – правым глазом он все-таки видит и свой дар не утратил. Это уже что-то.

Он осторожно повернул голову и увидел, что рядом лежит Эсме. Ее бледное осунувшееся лицо в неровном свете первопламени выглядело совершенно мертвым; поддавшись порыву, он схватил ее левой рукой за плечо и… разбудил. Она мгновенно распахнула свои огромные глаза, несколько раз моргнула, недоверчиво глядя на него, а потом тихонько проговорила хриплым, сорванным голосом:

– Ты живой…

И заплакала.

Он погасил первопламя и прижал ее к себе обеими руками, ощущая, как худые плечи содрогаются от беззвучных рыданий. Телесная боль отступила, а вот рваная рана в душе как будто начала сочиться гноем. Он все помнил, но удерживал правду на некотором расстоянии от себя, потому что сомневался, что сможет с нею справиться. Он потерял свой фрегат. Нет, хуже – фрегат отказался от него, отсек его, выбросил на корм рыбам, как выбрасывают рыбьи же потроха, чтобы приманить зверя покрупнее. И зверь пришел. Теперь они у него внутри.

Эсме начала сбивчиво шептать ему на ухо то, о чем он уже догадывался: когда он потерял сознание, «Невеста ветра» оборвала связи со всеми, кроме Сандера, и выгнала их, заставила сесть в лодки и спасаться бегством. Они не хотели, они сопротивлялись, но «Невеста» что-то такое с ними сделала – и опомнились они только в море. Там же Эсме поняла, что в их лодке больше никого нет и вокруг поднимается очень густой туман.

А потом она сама лишилась чувств.