Дети Великого Шторма

– Все очень просто, Айлантри, – сказал он совсем другим тоном – спокойным, с намеком на… дружеские нотки? – Я не могу три дня сидеть без дела и ждать милости от судьбы. Мне нужно подготовиться к тому, чем мы займемся после суда, – и теперь, ухватившись за одну идею, я хочу ее проверить. Эта идея…

– Чем мы займемся? – перебил молодой ворон, чувствуя, как кружится голова от собственной наглости. – Я слышу в ваших словах уверенность в благополучном исходе дела – уж простите за уточнение, необоснованную. Мне кажется куда более вероятным, что после суда – точнее, после приговора – Дух Закона положит вам руку на плечо, закроет глаза, скажет ту странную фразу, которую всегда произносит, – и от вас останется одно воспоминание. Ну и раз я все равно спросил – кто такие «мы»?

– «Мы» – это я и мои люди, а также все те, кого старейшина предоставит в мое распоряжение, – спокойно ответил феникс. – Мне что-то подсказывает – включая тебя.

Айлантри покраснел.

– Нам предстоит, – продолжил Фейра, выделив голосом первое слово, – отправиться на Землю тысячи огней и выбить оттуда Кармора Корвисса с его друзьями. Мне лично необходимо разыскать на острове один артефакт. Второе немыслимо без первого, и сам я не справлюсь – поэтому, если ты заинтересован в том, чтобы наказать предателя семейства, начинай помогать прямо сейчас. Так ты можешь добыть для меня немного звездного огня?

Молодой ворон растерянно сглотнул, и его взгляд на долю секунды метнулся в сторону комнаты – точнее, в сторону еще одной двери, ведущей не в коридор, но в примыкающую каморку с единственным узеньким окном. Феникс это заметил и издал короткий смешок.

– У тебя не было ни единого шанса, дружище, – сказал он доброжелательно. – Я еще сорок лет назад усвоил простую истину: где ворон – там лаборатория, а где лаборатория – там звездный огонь. Ну же, не трать времени зря. Мне нужна всего одна капля, и за нее я расплачусь удивительным зрелищем – точнее, каким-то из двух возможных зрелищ. Либо я преуспею, либо буду унижен собственным кораблем. Даже не знаю, что тебе больше понравится.

Айлантри вздохнул и сдался.

* * *

– Он~ возвращается без целительницы, с каким-то чужаком. Она стряхивает дремотное оцепенение; она успела соскучиться и теперь тянется к ~нему~ незримыми и неосязаемыми частями своего огромного тела, чтобы обнять… а потом в ужасе замирает.

От ~него~ ужасно смердит <запретным>.

Этот запах она знает, помнит с самого рождения. Нет, неверно – и он, и то безграничное отвращение, которое он вызывает, вписаны в ее плоть, кости, кровь. Это запах гнили, болезни, рвоты и испражнений, усиленный стократ, – это запах смерти. Она так хочет уйти от него подальше, оказаться там, где этим не пахнет, что начинает рваться с привязи – и канаты натягиваются, трещат, вот-вот лопнут…

– Ну тише, тише. Чего ты так испугалась? Это же я.~

Она смутно ощущает, как три последних матроса сигают с борта в воду; это хорошо, это славно – потому что в смятении она могла бы причинить им боль, сама того не желая. Ужасное наваждение не проходит – запах усиливается. Дрожа всем телом, она пытается объяснить.

– Рана в борту – воспаленная, со вздутыми краями, зловонная, с копающимися внутри паразитами.~

– Сломанная мачта лежит поперек палубы – до конца она не оторвалась, и излом сочится темной жидкостью, похожей на венозную кровь.~

– Пустая глазница с застрявшим внутри чужим тараном…~

– Нет, нет, это всё твои страхи. Ничего не произошло. Это я, только я. Я не причиню тебе вреда, ты же знаешь. Ну же, моя хорошая, соберись. Так надо, понимаешь? Это очень важно для… нас.~

Нет! Она бьется и рвется с большей силой. Один из канатов лопается, и конец, словно хлыст, бьет чужака рядом с ~ним~. Чужак отлетает в сторону, но тут же садится и начинает шарить вокруг себя, как будто что-то ищет вслепую. Она все это замечает мельком, краем глаза, потому что вонь вонь вонь эта невыносимая вонь пусть она прекратится хватит хватит хватит~~~~~~~~~~~~

И, как уже бывало в моменты наивысшего напряжения, откуда-то из глубин ее странного разума всплывают образы, которые она сама толком не понимает, но не может удержать.

Башня посреди ночного моря. Неестественно яркая звезда над башней. Этот образ вызывает у нее ощущение одиночества, бескрайнего, как Океан, как Вечная Ночь, как скорбь по своему навигатору.

Море – иное море, неописуемое море, море, для которого нет слов. Она тянется к нему всей душой, но не понимает, как же там плавать, если кругом совершенно нет воды – ни единой капли.

И глаз. Нет, ~Глаз~. Похожий на глаз фрегата, но несравнимо больше: внимательный, бесстрастный, следящий за ней из глубины. Следящий каждый миг, даже прямо сейчас, – чего, чего он хочет?..

– Так, ладно. Хватит. Я все понял. Прости.~

Расстроен. Грустит. Пристыжен.

– Я приду завтра. Может, запах ослабеет, и ты не испугаешься так сильно.~

О нет…

– Он~ чего-то боится.

– Он~ ведь сказал: «Так надо».