Дети Великого Шторма

По всему телу раскатилась странная слабость, а правая рука, которую она протягивала к Фениксу, безвольно упала, словно набитая тряпками рука куклы. Эсме перевела взгляд на себя и увидела, что из-под ее правой ключицы высовывается узкое костяное лезвие длиной почти в ладонь. Боли она отчего-то не чувствовала.

Стало темно.

[Пятно света на полу – от солнечного луча, который падает из окна, – почему-то зеленое. Эсме глядит на него, озадаченно хмуря брови, а потом переводит взгляд на само окно.

Зеленое стекло. Это странно. У них с Велином иногда нет денег даже на еду – так откуда взялись стекла, да еще и такие хорошие, прозрачные, пусть и странного зеленого цвета?

Она как будто угодила в бутылку.

– Не хмурься, – говорит Велин. – Морщины появятся.

Эсме резко поворачивается и видит его на том же месте, где всегда, – в кресле у камина, с раскрытой книгой на коленях. Вместо закладки в книге засушенный цветок, плоский и выцветший. Она всегда хотела узнать, какого он был цвета раньше, но так и не спросила, а сейчас вдруг понимает – красный. Цветок ярко-красный. Был.

Был, был, был. Что-то не так со временем.

Велин улыбается ей и говорит с мягким упреком:

– Ну что ты стоишь? Уже вечер, пора пить чай. Я достану чашки, а ты принеси кипяток…

– Хорошо, – отвечает она и отправляется привычной дорогой на кухню. Тело легко вспоминает действия, которые ей столько раз приходилось совершать за те десять лет, что они прожили вместе. Она всегда знала, что сможет отыскать любую вещь в доме с закрытыми глазами и, похоже, все еще могла.

Хотя… ведь ее дом сгорел прошлой осенью.

А Велин умер за несколько дней до пожара.

Она резко останавливается и поворачивается к тому, кто выглядит, как ее учитель. Теперь вся комната зеленая, словно Эсме смотрит на нее сквозь зеленые очки, а фигура в кресле у камина, хоть и остается отдаленно похожей на Велина, постепенно окутывается черной дымкой.

– Кто ты такой?

Он вздыхает:

– Знаешь, я ведь хотел как лучше. Разве тебе не нравится это место? Здесь всегда тихий спокойный вечер. Никаких штормов, никаких пожаров или других бедствий. Можно читать книги, можно пить чай или просто разговаривать. Столько, сколько захочется. Целую вечность.

– Кто ты такой? – упрямо повторяет целительница.

Сидящий в кресле обиженно фыркает:

– Вот так, да? Мы знакомы уже много лет. Я был щедр, я позволил тебе оставить здесь кое-что… тяжелое. И ты с радостью воспользовалась моей щедростью, дорогая. А теперь, забрав свои вещи, притворяешься, что не помнишь меня. Фи, как некрасиво.

Эсме прячет лицо в ладонях. Надо сосредоточиться. Происходит что-то очень-очень неправильное. Она пытается вспомнить, что случилось до того, как мир исчез, а взамен появилась эта зеленая бутылка, слегка похожая на ее давно потерянный дом. Они с Кристобалем были на борту Белого Фрегата… он сражался с какой-то тварью… призвал Феникса и дал ему слишком много воли…

А потом…

Что-то царапает ее руку. Отняв ладони от лица, она в изумлении глядит на узкий костяной штырь, торчащий из-под правой ключицы. Стоит прикоснуться, как раздается хруст, и он ломается, будто сухая ветка. Боли Эсме не чувствует – только неприятное онемение в плече.

– Я тот, чьей силой ты пользуешься, чтобы исцелять людей. Тот, кто забрал твою боль и заполнил возникшую в тебе пустоту. Тот, кто живет на дне сундука, – говорит существо в кресле, хотя Эсме уже понимает, где находится и что с ней произошло. Она чувствует, как в груди что-то с хрустом и звоном разбивается, – и только теперь ей становится больно. – Это твое сердце, милая, – продолжает существо, сокрушенно вздыхая. – Оно не вынесло тех мук, что выпали на твою долю. Ты всех потеряла – и ты все потеряла, включая шанс на нормальную жизнь… ах, это так печально…

Зеленоватые сумерки вдруг делаются зловещими, и Эсме понимает, что Хозяин Сундука солгал, когда обещал ей вечный покой и умиротворение здесь – в несовершенной копии ее дома. Ему даже не придется утруждаться, чтобы обеспечить ей адские муки вместо покоя. Она все сделает сама. Так, конечно, куда интереснее для него.

– Нет, – говорит целительница, не узнавая собственного голоса. – Так не должно быть, это неправильно.

– Да уж, ведь мир сам по себе такой правильный и справедливый, – саркастично замечает Хозяин Сундука, закрывая книгу и пряча ее в карман просторного черного одеяния. Он уже не похож на Велина – у него узкое длинное лицо, лишенное возраста, с выразительными глазами, крючковатым носом и ртом, изогнутым в вечной усмешке. – Меня всегда удивляло, что все вы так цепляетесь за жизнь, в которой нет ничего, кроме страданий. Твое как бы смертное тело… ты не чувствуешь боли, потому что я забрал ее. Ошибся! Что ж, ничего не поделаешь.