Дети воды

А Том смотрел на гостинцы, пока глаза у него не округлились и во рту не появились слюни. Он все ждал, когда же настанет его черед, и он настал. Старая дама подозвала его к себе и быстро сунула ему в рот… холодную твердую гальку!

— Как же вы жестоки! — закричал Том, плача от обиды.

— А ты жестокий мальчик, — отвечала она. — Ты кладешь анемонам в рот гальку, вот и я поступила с тобой так же.

— Кто вам рассказал? — спросил Том.

— Ты сам, — ответила миссис Воздаяние.

Том ведь даже рта не раскрывал до сих пор, и очень удивился.

— Да-да, каждый из вас все сам мне рассказывает, и я точно знаю, кто что натворил. И не пытайся что-то от меня скрыть. Иди, мой милый, веди себя прилично, и я больше не буду класть тебе в рот камешки — если ты перестанешь совать их в рот другим живым существам.

— Но я же не знал, что им от этого плохо! — закричал Том.

— Что ж, теперь ты знаешь. Да, я постоянно слышу от людей те же слова и постоянно отвечаю: может быть, вы не знаете, что огонь обжигает, но это не значит, что он вас не обожжет; если вы не знаете, что грязь порождает болезни, это не значит, что вам удастся их избежать. Вот и твой приятель-омар не знал, что не стоит забираться в ловушку, да ведь забрался н не мог вылезти.

«Ой, она и правда все знает!» — подумал Том. Так оно и было.

— Ты кричишь, что не подумал, но это не значит, что ты избежишь наказания за дурной поступок. Правда, наказание не столь велико, как в тех случаях, когда человек знает и все равно делает дурно (и тут она посмотрела на него, и глаза у нее оказались очень добрыми).

— Не слишком ли вы суровы к бедному ребенку? — спросил Том.

— Нет, я же твой лучший друг. Видишь ли, уж так я устроена — не могу не наказать за дурное. Мне это совсем не нравится, и мне всегда вас всех жаль. Но так я устроена от природы. Я похожа на заводскую машинку, у которой внутри пружинки, завели — надо двигаться, пока завод не кончится.

— А давно ли вас заводили? — поинтересовался Том. Хитрюшка подумал, что, может быть, завод когда-нибудь кончится, и тогда его проделки останутся безнаказанными. Граймс ведь забывал иной раз завести часы, когда поздно приходил из трактира, может, и ее тоже забудут подкрутить?

— Давным-давно, так давно, что я и сама не помню, когда это было, меня завели на всю жизнь.

— Надо же, видно, долго же им пришлось вас делать, и длинная же понадобилась пружина! — сказал Том.

— Никто меня не «делал», малыш. Я буду жить столько же, сколько сама Вечность, хотя я так же молода, как само Время.

И тут на лице удивительной дамы появилось очень интересное выражение — серьезное, грустное, но очень-очень доброе. Она подняла глаза наверх, глядя вдаль, за моря, за небеса, далеко-далеко, и на лице ее, на губах заиграла такая терпеливая, такая нежная улыбка, что Том перестал считать ее уродиной. Он улыбнулся ей, и удивительная фея спросила:

— А ты ведь считал меня уродиной, да?

Том повесил голову и жутко покраснел.

— Да так оно и есть, посмотри, я самая уродливая фея на свете, и такой мне придется быть, пока люди не переменятся. А когда это произойдет, когда Добро победит Зло, я стану такой же прекрасной, как моя сестра, она красивее всех фей на свете, ее зовут миссис Поощрение. Она начинает там, где я кончаю. Что ж, будь хорошим мальчиком, поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой; в воскресенье к вам придет моя сестра, миссис Поощрение. Может быть, она тебя заметит и научит прилично себя вести, она умеет это лучше, чем я. — И фея ушла.

Всю субботу Том старался вести себя хорошо, ему так хотелось гостинца! Он не пугнул ни одного краба, не щекотал живые кораллы, не бросал камешки в рот анемонам и трудился со всеми детьми. И вот утром в воскресенье появилась прекраснейшая фея на свете, и дети стали петь и плясать от радости.

Что до прекрасной дамы, я не могу описать тебе цвет ее глаз или волос, да и Том бы не сумел. Стоит лишь поглядеть на нее — и сразу ясно, что это самая добрая, самая красивая, самая веселая фея, какую кто-либо видел и еще захочет увидеть. Правда, Том рассмотрел, что она высокая, такого же роста, как ее сестра. Но по ней сразу было видно, что она все знает про малышей и умеет с ними нянчиться, к ней так и хотелось прижаться, потрогать, потереться, и ясно было, что она каждому сумеет ответить и каждого успеет приласкать. Все свободное время она посвящала игре и занятиям с детьми — ведь на то и рождаются дети, чтобы их растить, чтобы с ними играть, чтобы понимать: дети — главное сокровище жизни.

Стоило ей появиться, как все малыши вцепились в ее платье, усадили ее на камень, вскарабкались ей на спину, на плечи, на руки, и все дети так и мурлыкали от счастья, как котята.

А Том стоял в стороне и таращился на них, потому что не мог понять, что происходит. Его никто еще не ласкал.

— Кто же ты, малыш? — спросила она.

— Новенький, новенький! — закричали дети. — У него никогда не было мамы, и он не понимает, что это такое!

— Что ж, теперь я буду его мамой, освободите ему место получше, да поскорее!