Дети воды

— Оставь-ка меня в покое, — посоветовал Граймс. — Ты добрый малый, но лучше тебе уйти. Скоро начнется ураган, дождь и град, и он вышибет тебе глаза.

— Какой ураган?

— Тот, что обрушивается на мою голову каждый день. Пока он не приблизится, кажется, что идет теплый дождик, но стоит ему добраться до меня, как начинает сыпать ужасный град.

— Этот град больше не падет на твою голову, — сказала фея. — Я уже говорила тебе, что это такое: слезы твоей матери, которую ты покинул, они замерзли и превратились в град из-за твоего ледяного сердца. Но она обрела вечный покой, и слез больше нет.

Граймс помолчал, и глаза у него стали грустные.

— Стало быть, моей матушки больше нет, а я-то ни разу ее не вспомнил. Добрая была женщина, всегда так любила детей и до самой старости учила их всему, что знала сама, там, в Вендейле. Лишь я причинял ей постоянную боль…

— Она учила детей в Вендейле? — обрадовался Том.

И он рассказал Граймсу, как когда-то давно попал в дом к старушке, которая сначала не хотела и видеть его, потому что он был трубочистом, а потом накормила и напоила его.

— Еще бы, самый вид трубочиста был ей ненавистен, и все из-за меня, — сказал Граймс. — Я сбежал из дома, стал трубочистом, и никогда не навещал ее, никогда не посылал ей ни гроша. А теперь вот поздно, поздно!

И тут он разрыдался, и трубка выпала у него изо рта и разбилась на мелкие кусочки.

— Эй, если бы я мог снова очутиться там, в Вендейле, если бы я снова стал маленьким, если бы я увидел наш чистый ручей, и ее садик, все могло бы быть иначе! Но поздно, поздно. Иди, малыш, не смотри на рыдающего мужчину, я же гожусь тебе в отцы. Я никого никогда не боялся и никогда не плакал. Да, поделом мне, поделом. Как постелил, так и буду спать… Грязный был — грязным и остался, верно говорила та ирландка, а я-то ее не послушал. Сам во всем виноват, а теперь поздно, поздно. — И тут он зарыдал так горько, что Том не выдержал и тоже заплакал.

— Никогда не бывает слишком поздно, — сказала фея, и голос у нее стал таким нежным, что Том поднял глаза. Старая уродливая фея на мгновение стала такой прекрасной, что Том было решил, будто бы сюда явилась ее прекрасная сестра.

Да, никогда не бывает поздно. Старый Граймс все рыдал, и его собственные слезы сделали то, чего не могли сделать замерзшие слезы его матушки; ни Том и никто другой не смог бы помочь ему, потому что свои ошибки каждый должен исправлять сам. Слезы Граймса смыли всю сажу и всю грязь с его лица и одежды, вымыли кирпичи и расшатали кладку, труба рассыпалась, и Граймс вылез из нее на крышу. Увидев это, дубинка подскочила, собираясь хорошенько его стукнуть, чтобы загнать обратно в трубу, как пробку в бутылку. Но старая фея остановила ее и обратилась к Граймсу:

— Послушаешься ли ты меня теперь?

— Да, мадам, вы сильнее меня и мудрее меня.

— Что ж, выбирайся. Но помни: ослушаешься меня, станешь опять творить зло — попадешь в еще худшее место.

— Простите, мэм, но я вас раньше никогда не видел, как же я мог вас ослушаться?

— Не видел? А кто сказал тебе: в грязи живешь — грязным и останешься?

Граймс поднял на нее глаза, и Том поднял па нее глаза. Голос старой феи напомнил им ирландку, встреченную давным-давно, в тот день, когда они с Томом отправились в Хартховер.

— Я еще тогда предостерегла тебя, но ты не послушался. Каждое грубое слово, каждое злое дело, каждая попойка, каждый день без умывания — вот они-то и сложили для тебя эту ужасную трубу!

— Если бы я знал…

— Думаю, ты знал, что делаешь, ты творил Зло и тем самым шел против меня, даже и не зная этого. Что ж, вылезай, может быть, у тебя остался еще один шанс.

Граймс встряхнулся, и что же? Если бы не шрамы у него на лице, он выглядел бы, как обычный работящий мужчина. Так, как и должен был бы выглядеть обычный работящий трубочист.

— Отведите его вниз, — повелела фея дубинке, — да выдайте пропуск.

— И что он должен делать?

— Пусть вычистит кратер Этны, там уже работают другие, такие как он. Но если в то время, как они работают, кратер загрязнится и снова случится землетрясение, приведите их всех сюда, и я разберусь, в чем там дело.

И дубинка увела мистера Граймса, а он даже не сопротивлялся.

Насколько мне известно (а может, неизвестно), он по сей день чистит кратер Этны.

— Что ж, ты сделал свое дело, — сказала фея Тому, — Хочешь вернуться назад?

— С радостью, но как?

— Я выведу тебя отсюда по запасной лестнице, только сначала я завяжу тебе глаза: это моя собственная лестница, и ее никому нельзя показывать.

— Я никому ничего не скажу, мадам.

— Тебе так кажется, мой милый. Стоит тебе оказаться среди людей, как ты забудешь свое обещание, так что будет лучше, если я все же завяжу тебе глаза. — Одной рукой она наложила ему на глаза повязку, а другой через секунду сняла ее и сказала: — Ну вот, все в порядке.

Том так и разинул рот, ему-то показалось, что они стояли на месте, по когда он огляделся, то увидел, что он п правда на какой-то лестнице. Описать ее невозможно, потому что никто точно не знает, что это такое.