Дети военной поры

Сестра Алиде ждала их дома. Праздничный стол, цветы — позаботились обо всем. Сели за стол. А слов по-прежнему мало. Рихард и Алиде говорят по-эстонски, Вольдемар — по-русски (хорошо еще, Насулло свободно говорит на русском и помогает Леонхарду).

Сидят за столом родные братья и сестра. И не могут поговорить друг с другом. Трудно найти более суровый приговор войне, которая их разлучила, лишила общей памяти и слов.

А. Друзенко Один день и вся жизнь

Почему переломный в судьбе человека день начинается так буднично? Чтобы погасить предчувствие? А может, его начало видится таким — невыразительным — уже потом, после?

Невзрачно выглядел и тот мартовский день 1978 года, когда Болеслав Чихацкий, житель самой маленькой в Хелмском воеводстве — всего одиннадцать дворов — деревни Забудново, запряг с утра лошадей и поехал покупать удобрения. В городе Чихацкий довольно быстро уладил дела, собрался было в обратную дорогу, совсем немного проехал по улице, и тут его окликнули. Он оглянулся и увидел подходившего почтальона.

— День добрый, пан Чихацкий! Вам письмо.

Он натянул поводья, лошади стали. Почтальон достал письмо, а Чихацкий смотрел на него, начиная сознавать, что сейчас, сию минуту могут потерять всякое значение и эта фурманка, и мешки с удобрениями, и этот пасмурный день, вообще все вокруг, кроме конверта, обрамленного красно-синим пунктиром.

Он торопливо, дрожащими руками вскрыл его, прочитал первые слова:

«Дорогой наш Георгий!»

Дальше читать не мог: буквы прыгали перед глазами, расплывались…

Он хорошо помнит тот страшный, оглашаемый взрывами бомб и снарядов июньский рассвет сорок первого года, ставший переломным не только в его судьбе, девятилетнего сына старшего политрука Василия Васильевича Кругленко. Накануне, в субботу вечером, отец обещал взять его на рыбалку, и он уснул в радостном ожидании воскресенья.

Разбудила его война.

— Мама, что это? — спросил он, не понимая, почему грохочет небо и содрогается земля.

— Не знаю. Спи.

— А где папа?

— На заставе.

Отец заглянул к ним в полдень, прямо из боя. Осунувшийся, рука на перевязи. Гимнастерка над правой лопаткой разорвана. Увидел его, проговорил, тяжело дыша:

— Жора, позови быстренько маму.

Сын пошел за ней, потом остановился и, обернувшись, спросил:

— Папа, а война скоро кончится?

— Скоро, сынок, скоро. Давай быстро за мамой! Жене Василий Васильевич сказал:

— Паша, я пришлю машину, собирай детей и уезжайте. Что это? — он приподнял руку. — Пустяки… Прошу тебя — сразу уезжайте.

И бросился назад, на заставу. Таким, уходящим в бой, Георгий видел отца в последний раз.

Машины не было час, другой, третий… А бой уже гремел на окраинах Владимира-Волынского, приближался к улице Ковельской, к их дому. Прасковья Кондратьевна подхватила на руки младших — Толю и Тамару. Пятилетний Вася стоял рядом, уцепившись за юбку.

Мать позвала Жору, но тот вдруг закричал:

— Никуда я не пойду! Здесь останусь. Скоро папа вернется! Он сказал, война скоро кончится…

Теперь не понять, как все вышло тогда, как она выпустила мальчика из глаз, как потеряла его.

Война окончилась не скоро, разлучив их на тридцать семь лет. Но тогда этого не знали ни уходившая с младшими на восток мать, ни сын, спрятавшийся в доме, который, можно сказать, был уже по ту сторону фронта.

Он лежал, уткнувшись в подушку, и плакал. Звал в мыслях отца, еще не понимая, что с этих горестных минут началась его — не Георгия и не Кругленко — вторая жизнь.

Пройдет несколько часов, он выйдет на улицу и отпрянет назад, увидев проносящиеся мимо мотоциклы с колясками и мотоциклистов с закатанными рукавами. Он переживет невообразимо долгие дни и особенно ночи одиночества. Встретит польскую женщину Брониславу Хайновску, которая приютит на время его, сына комиссара, а затем переправит в деревню, туда, где безопаснее. Там, в деревне, его возьмут в свою семью Варвара и Болеслав Чихацкие, спасут и укроют. Он будет помогать им по хозяйству, а еще — молчать («Никому ни слова, — повторяли они, и он понимал почему. — Ни о том, как тебя зовут, ни о том, кто твой отец»). Он станет приемным и единственным сыном Чихацких, и ему дадут имя приемного отца — Болеслав. Вместе с ними в феврале 1943 года он поедет за Буг, на польскую землю, по дороге попадет в заСаду гитлеровцев, полосовавших людей очередями, и чудом останется жив. После войны окажется в деревне Забудново, где родители получат от народной власти земельный надел. Узнает пот и соль крестьянского труда. Похоронит отца и мать, умерших в одну неделю. Приведет в дом жену Катерину. Станет отцом восьмерых детей, дедом четырех внуков — и всю эту выпавшую на его долю еще одну жизнь будет помнить имя свое.

И — искать.

Он писал запросы, обращался в польский Красный Крест, в Советский Союз — писал письма в города, где, как он помнил, служил перед войной отец. Получал ответы с неумолимым «неизвестно». Но не терял надежды и писал снова. Пока, наконец, не наступил тот буднично начавшийся мартовский день, когда почтальон подал ему письмо, начинавшееся словами: «Дорогой наш Георгий!»