Дети военной поры

— А что? Он у него единственный остался, которому еще помощь нужна, — сказал тихий женский голос. — Эх, моя бы воля, я бы этого Гитлера проклятого на шурупчики-шайбочки всего разобрала. За одного Петю этого, за его сиротство горькое…

— Разберем, Наташа, — тотчас же ответили женщине. — Будь спокойна, разберем. И его, и еще многих. Не мы, так другие.

Когда я слышу слово «Ленинград», я вспоминаю блокаду и вижу перед собою четырнадцатилетнего токаря Соколова и над ним, в солнечном луче, птичку. Птичку в клетке. Не могу забыть…

М. Шиманский Колька, синьор Никколо

Не думал, не гадал Николай Степанович, что первый день лета принесет ему весть радостную и волнующую. Вдруг узнал, что хотят с ним встретиться школьники города Жодино, послушать о том, как он попал в Италию, как воевал там против фашизма. И потерял покой. Так всегда бывало, когда его приглашали рассказать о тех годах, — столько сразу наплывало воспоминаний.

В 1941-м ему стукнуло тринадцать. В сорок четвертом попал в Италию. Первое воспоминание об этой стране — горы. Они открылись перед ними на рассвете — голубоватые, таинственные. «Горы! — сказал Колька своим товарищам. — Вон они!» — и показал рукой вперед, как будто боялся, что ребята могут и не заметить их. «Наконец-то», — выдохнул Федор и не сел, а свалился на землю. Дмитрий же, не говоря ни слова, лег на спину, закрыл глаза…

Они все еще не верили, что ушли от той страшной железнодорожной насыпи, от дикого грохота поезда, проносящегося над ними. Сколько же суток перед этим они мучились в товарняке? Куда их везли, никто не знал. Колька, худенький, бледный, оборванный, притаился в углу теплушки. Рядом сидели двое мужчин — Дмитрий и Федор. По крайней мере, так они себя назвали, когда знакомились в дороге. «Как ты-то угодил к немцам? — спрашивал Дмитрий. — Ребенок еще…» Его схватили во время облавы в Могилеве, и больше не увидел Колька ни своей родной деревни Сидоровичи, ни отца, ни матери. Затолкнули в теплушку вместе со взрослыми, и много дней трясся он в поезде, голодный и холодный. «Держись, парень, за нас», — подбадривал Дмитрий.

Колька присматривался к своим новым знакомым, и не давала ему покоя мысль: «Сказать или нет? А то вдруг привезут в концлагерь — и все тогда…» И незаметно ощупывал полу своего бушлата. Все в порядке: пилка-ножовка на месте. Колька прихватил ее еще в Могилеве, в мастерских. И спрятал в бушлате. Маленькая, тоненькая, ее трудно обнаружить. И еще у Кольки был нож, отличный немецкий нож. Его не обыскивали, пилка и нож остались при нем.

Поезд остановился на какой-то станции, и тут налетели английские самолеты, началась бомбежка. В суматохе к вагону подбежали два парня и бросили в дверь небольшую булочку. Дмитрий схватил ее. Когда поезд тронулся, начал аккуратно разламывать на маленькие кусочки: для всех. И вдруг в хлебном мякише увидел бумажный комочек. Это была записка, причем на русском языке: «Удирайте из поезда, здесь есть партизаны».

Вечером Колька показал Дмитрию и Федору пилку и нож. Сообща решили: прорезать в полу вагона дыру. Наконец дыра готова. «Лезь первым, Коля», — сказал Дмитрий, впервые называя его Колей, как будто стараясь придать мальчику смелости перед столь тяжелым испытанием.

Несколько секунд над Колькой стоял чудовищный грохот. Он вдавил его в землю, оглушил. Всего несколько секунд, но они показались вечностью. И как только отгрохотал над ним последний вагон, Колька вскочил на ноги, рванул в сторону от железной дороги. И с ходу остановился, как будто споткнулся о что-то невидимое. Прямо перед ним — стена. Попробовал взобраться на нее, однако сорвался, попытался еще раз…

Стена была гладкая и высокая. Пригибаясь, он побежал вдоль. Все-таки повезло: удалось в одном месте вскарабкаться, перекинуться через стену. Очутился на кукурузном поле. И сразу же увидел Дмитрия и Федора. «Скорее от насыпи, — шепчут они. — Надо искать горы. Партизаны — там».

Шли, не останавливаясь, всю ночь. К рассвету иссякли последние силы. Залегли в жиденьких кустах и смотрели на горы. Надо было собраться с духом, решить, как быть дальше. «Дом, — опять еле слышно сказал Колька. — Видите?» В самом деле, невдалеке виднелся аккуратный, беленький дом. Но чей, кто в нем? «Все равно, надо зайти, — вздохнул Дмитрий. — Иначе в горы не доберемся». — «Пойду», — сказал Колька.

И пошел, хотя прекрасно знал: в случае опасности нельзя рассчитывать на чью-то помощь — чужая земля, а у его товарищей оружия нет.

Недалеко от дома женщина поправляла виноградные кусты. Колька подошел к ней и сказал: «Здравствуйте!»

Женщина подняла голову, с удивлением посмотрела на мальчика. Что-то поняла — в ее глазах мелькнуло беспокойство. Бросила быстрый взгляд на дорогу, лежащую невдалеке, заговорила быстро-быстро, повторяя одно и то же слово, похожее на слово «одесский». (Уже позже он узнал: женщина говорила «тэдэско», что означает по-итальянски «немецкий»). «Я не одесский, — сказал Колька, — я из Белоруссии». — «А, Руссиа бьянка», — торопливо кивнула женщина.