Дети войны

Боюсь по прошествии стольких лет и с высоты накопленной информации перенести мои позднейшие выводы на ощущения ребенка. Но возраст «детей войны» не совпадал с биологическим. Во всяком случае, когда мне удалось познакомиться с требованием приказа Ставки Верховного Главного Командования №428, мне так и хотелось задать вопрос: «А как же наши люди? Те, кто попал в оккупацию?» Вспомним предписания этого приказа: лишить «германскую армию возможности располагаться в сёлах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населённых пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и тёплых убежищ и заставить мёрзнуть под открытым небом», с каковой целью «разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40‒60 км в глубину от переднего края и на 20‒30 км вправо и влево от дорог».

На кладбище-погосте, куда мы, конечно, отправились, у родных могил было скорбно. Баба Дуня поясняла:

— Вот тут дедушка Петр Петрович покоится, рядом Прасковья Петровна, его сестра, она всех наших ребятишек крестила…

— А эта? — показал отец на свеженасыпанный холм.

— А это нашего Петра.

— Мама! Как это?

— А я надысь сходила под Тихонову Пустынь. Бои-то везде шли, может и у своего дома наши добровольцы свои головы сложили. Там земельки набрала, принесла, захоронила. Так в старину делали. Помолилась над могилкой.

— Как же ты добралась?

— Фотографию нашу семейную взяла. Патрули обходила, а не удавалось — фотографию показывала.

— Тебя же могли подстрелить!

— Не убили. Значит, Бог помог.

Раньше при отце, как и при иных коммунистах, о Боге не принято было говорить, но баба Дуня, наверное, иначе объяснить не могла. Так и шла она по Калужской земле, надеясь только на помощь Всевышнего. А на что ещё было уповать? Власть-то не снабдила её ничем. Даже бумажонки, хоть как-то удостоверяющей личность, в руках у крепостной советской власти не имелось. Не забудем, что колхозникам не выдавали паспортов, чтобы насильственно удержать их на земле. Через год баба Дуня написала в письме, что принесла ещё землю из-под Ельни, потому-де про бои под Тихоновой Пустынью известно неточно. Возможно, мол, погиб в другом месте, красноармейцы говорили: под Ельней сильные битвы были.

С погоста мы вернулись, когда в воздухе начинала сгущаться первая робкая темнота. Отец пошел на задний двор:

— Мама, где у тебя топор прячется?

— А зачем он тебе?

— Да хочу вымерзшие деревья вырубить.

— Не надо, отойдут!

— Мама, все соседи такие коряги уже выкорчевали. Сколько лет прошло с того страшного мороза?

— Четыре года! Не трогай! Они у меня отойдут!

Путь домой совершенно не помню. Но зато всплывает ощущение жгучего любопытства, с которым ожидали в классе моего отчета. Вопросы посыпались, едва я вошла.

— В дороге застревали? Лебедкой отец работал?

— В лес ходили?

— На месте боев что-нибудь нашли?

— Отца, тебя обыскивали?

— Твой отец отстреливался?

Вопросы были продиктованы военными фильмами. Мои отрицательные ответы мальчишек, видно, разочаровали. Но тут вступилась моя подружка Наташка Никитская, с которой мы уже успели поговорить. Она поведала об ужасах пожаров, о наступлении фашистов, о том, что в деревне не осталось ни одного мужчины, о гибели детей, да и взрослых на распаханных полях. Даже о судьбе Витька поведала. Промолчала только о тех, кто сжег деревню. Мы обе никак не могли в это поверить, хотя в правдивости рассказа жителей села не сомневались.

Кстати, чтобы поставить точку, сообщаю: бабушкин сад в сорок пятом зацвел, осенью дал урожай. Отец, оценивая агрономические достижения матери, любил повторять: «У нее особое умение в руках».

А вот сил, чтобы успокоить оставшегося в живых сына, бабе Дуне не хватило. Да и чем успокоить? Какие слова найти? После поездки в Товарково отец в военных застольях выпивал все до полной отключки. Не шумел, не буянил, не выяснял отношений. Добирался до кровати и ложился, отвернувшись к стене.

Война его долго не отпускала. Не один год прошел, прежде чем он вслух стал делиться своими выводами. Всего несколько человек было допущено им к «разбору полетов». Именно тогда они с военным писателем Михаилом Брагиным, автором книг о Суворове, Кутузове, Ватутине и, главное, другом юности, подробно разбирали московскую эпопею 1941-го года. И дядя Миша резюмировал:

— Тебе, Алексей, удалось поставить в свой строй грозного и сильного бойца — пугающую врага неизвестность. Ничем иным не объяснить остановку немцев перед Химками. Страх перед «подарком», который затаил завод, напрягал их и пугал. Решили пойти другим путем. Но и тут их ждал отпор…

Более семи десятков лет назад была закончена Великая Отечественная война. Но и до сих пор влечет к себе то время. Хочется разобраться поглубже, без обиняков, увидеть то или иное событие с разных точек зрения, чтобы полнее и справедливее оценить свершившееся.