Дети войны. Народная книга памяти

Окна подвалов, выходившие на улицу, заложены кирпичом, оставлены только амбразуры для оружия. Значит, город готовился к уличным боям?

Напротив нашего дома (ул. Шамшева, д. 11) до войны стоял двух– или даже трехэтажный деревянный дом. В двадцатых числах августа его уже не было, его разобрали, там был пустырь, весной 1942 года на этом пустыре я собирал молодую крапиву и лебеду (сейчас здесь Дом культуры им. Шелгунова). Уже в июле было принято решение: разобрать все деревянные дома, уничтожить сараи и прочие «деревяшки» во избежание пожаров. А ведь целые районы состояли из деревянных домов, например Новая Деревня. Где вы увидите там теперь хоть один деревянный дом?

Нынешний стадион «Петровский» – тогда стадион им. В. И. Ленина – был по архитектуре таким же небольшим Колизеем, но деревянным. Знаю, что его разборкой руководил мой отец.

Город до войны имел, большей частью, печное отопление, поэтому была проблема покупки дров. Я помню, как радовался мой дедушка, что ему удалось в начале июня 1941 года купить дрова на зиму.

Значительно позже, наверное уже в октябре, мне довелось участвовать в разборке дома в конце Геслеровского (ныне Чкаловского) проспекта. Разумеется, основные работы выполняли рабочие или саперы, а мы только носили бревна и доски. Населению их не дали, они шли на заводы и фабрики и уже в блокадное время давали возможность работать заводским котельным. Нам доставалась только труха.

Надо сказать, что город до войны имел, большей частью, печное отопление: высокие цилиндры, охваченные гофрированным железом, плиты на кухнях. Центральное водяное отопление – в домах постройки XX века, да и то не во всех. Поэтому была проблема покупки дров, и я помню, как радовался мой дедушка, что ему удалось в начале июня 1941 года купить дрова на зиму. Печи в блокадную зиму не топили – слишком много надо дров, ставили в комнате буржуйку, трубу выводили в печь.

Большое преимущество! Где не было печей, там трубу выводили через окно, а, как ни утепляй эту дыру, холод все равно проходит. Морозы же были жуткие. У нас на Шамшевой дров не было, и, пока все не объединились у бабушки на Карповке, пришлось сжечь стулья, книги, в том числе три толстых тома Малой советской энциклопедии, роскошную этажерку для книг: на центральной вертикальной оси, поворачивалась на 360 градусов, книги ставились с четырех сторон. Никогда больше такой не видел!

Туалетной бумаги не знали, пользовались газетами. Захожу в туалет – крупными буквами надпись: «Если это еще раз повторится – доложу, куда следует». Сначала не поняли, потом сообразили: там лежит газета с портретом товарища Сталина (тоже знак времени).

Вернусь к началу. Мама была на окопах (тогда говорили именно так, а не «на оборонных работах», как теперь), отец тоже строил укрепления как инженер-строитель. Сначала где-то далеко, наверное за Лугой, потом за Гатчиной, а потом – за Красненьким кладбищем, в нынешнем Автово. Там везде росла картошка, и мама, появляясь дома, привозила по 5–6 килограммов картошки, и это отодвинуло для нас начало голода.

Я жил большую часть времени на Карповке, у бабушки. Там, в доме № 18, у бабушки и деда и маминой сестры Татьяны (Туси) две комнаты в коммунальной квартире, еще две у соседки Анны Ивановны и ее мужа. Почему помню имя соседки? Такой эпизод. Еще работала канализация. Туалетной бумаги не знали, пользовались газетами. Захожу в туалет – крупными буквами надпись: «Если это еще раз повторится – доложу куда следует». Сначала не поняли, потом сообразили: там лежит газета с портретом товарища Сталина (тоже знак времени).

Телефоны и радиоприемники реквизировали еще в начале войны.

Каноническим днем начала блокады считается 8 сентября. Это был очень жаркий безоблачный день. Над Петроградской стороной крутился немецкий самолет, разбрасывал листовки с каким-то дурацким текстом. Я во дворе дома 18 на Карповке, у бабушки. Мы собираем листовки и отдаем руководительнице группы самозащиты.

И вдруг в этот ясный день небо почернело, солнце закрылось. Мы не знали, что это значит, потом оказалось, что именно в этот день немцы разбомбили Бадаевские склады, там горел сахар, отсюда и черный дым, закрывший все небо над городом. Представляете, склады находились где-то между Киевской улицей и Благодатным переулком, то есть очень далеко от Петроградской, а небо было черным и у нас.

Недавно по ТВ одна женщина сказала, что склады горели уже поздно вечером, в темноте. Нет, это не так: детская память запомнила этот резкий контраст – голубое небо вдруг стало черным.