Дети войны. Народная книга памяти

А куда падали другие? Ведь на Кировском и Большом ни один дом не разбомблен, да и на Невском тоже. Уже тогда складывалось впечатление, что бомбят заводы, корабли, госпитали. Известен из литературы случай, это было, видимо, в октябре 41-го, когда огромный фугас – 500 кг – попал во двор больницы Эрисмана (там, где теперь фонтан) и не взорвался. Я там был через полчаса, место оцеплено военными, несколько дней прошло, пока бомбу выкопали и вывезли. А если бы взорвалась, не было бы и больницы, и моей мамы: она там со второй половины октября дежурила в пункте оказания срочной (не скорой) помощи.

Вспомню еще две бомбежки.

Между театром им. Ленинского комсомола и зоопарком был комплекс зданий Госнардома (до революции – Народного дома им. Николая II). Теперь там планетарий, большое здание Мюзик-холла и долгое время был кинотеатр «Великан». Правее «Великана» – аттракционы, в том числе «Американские горы» – я был уверен, это настоящие горы из темно-серого шероховатого гранита. И мой лычковский товарищ Михаил Маслов тоже так считал. Видимо, сверху они производили впечатление замаскированного военного объекта. Бомбы попали в здание нынешнего планетария и в зоопарк. Погибла знаменитая слониха Бетти, носорог остался жив. Пошли слухи, что хищники разбежались, но никто их не видел. Однако бабушка пару дней меня не выпускала.

Поскольку школа была занята под госпиталь, наша руководительница организовала занятия для младших школьников в пустующей квартире «дома эмира». Мы приходили с полешком дров, растапливали чуть-чуть плиту, садились рядом, тетрадки на плите, я во втором классе. Сирена – «Воздушная тревога» – мы бежим вниз. Конец тревоги – опять на четвертый этаж.

Уроков, естественно, было немного.

И еще. Много позднее, видимо в январе, мы с Тусей дошли до Инженерного замка. Там работал в госпитале дедушка. Хотя он и не военный, но был на казарменном положении. К тому времени бомба снесла стену замка, выходившую во двор. Дедушка нас покормил, возвращались мы уже в темноте. Дошли до шестиэтажного дома на Кировском, рядом с особняком Витте. Началась бомбежка, самая длинная по времени, вроде бы часов шесть. Меня загнали в бомбоубежище, Тусю на крышу. Там в подвале радио нет, никакой информации, только слышен грохот. Когда все кончилось, вышли с Тусей: мечеть рядом – стоит, дома – тоже, доползли уже ночью до Карповки. Куда же упали бомбы?

Но вернусь опять в осень. Она в памяти очень растянулась – до сильных морозов.

Поскольку школа напротив дома 18 занята под госпиталь, наша руководительница организовала занятия для младших школьников в пустующей квартире «дома эмира». Мы приходили с полешком дров, растапливали чуть-чуть плиту, садились рядом, тетрадки на плите, я во втором классе. Сирена – «Воздушная тревога» – мы бежим вниз. Конец тревоги – опять на четвертый этаж.

Уроков, естественно, было немного.

А днем, когда по радио звучал сигнал тревоги, наша руководительница доставала ручную сирену, нам давала крутить ручку, и во дворе тоже выла сирена.

Но нормы хлеба снижались, переставали ходить в школу одни, другие, третьи… Наконец, 15 ноября, последнее снижение норм – знаменитые 125 г. Для детей, иждивенцев, служащих. Занятия прекратились. Больше во второй класс я никогда не ходил.

По-моему, главным рубежом, когда мы почувствовали блокаду, было прекращение подачи электричества, а затем отключение воды и прекращение работы канализации. Когда это случилось, точно не помню, но если ледовая «Дорога жизни» заработала 22 ноября, то трубы замерзли, наверное, в начале месяца, разумеется, воду заранее не слили.

И вот уже на площади Льва Толстого трубы в земле лопнули и в двух-трех местах деревянная брусчатка вспучилась, вышла наверх, и тут же замерзла вода, образовались ледяные горки.

Люська мне тайком сказала, что они еще живого папу отвезли к Тучкову мосту и там оставили… А карточка его на январь у них осталась.