Дети войны [СИ]

— В отличие от тебя, меня не влечёт в политику, — ответил он, — поэтому я, в ближайшие годы уж точно, не собираюсь делать ничего. Пускай мой отец и пан Вильчиньский сами разбираются с Романовскими — я займу себя тем, что обеспечу роду наследников и буду время от времени интересоваться делами предприятий. Отец согласен на это — все ставят на кузена Анны; он старше нас всего лет на семнадцать, а уже стал главой Отдела магического законодательства. И тебе тоже стоит готовиться сотрудничать с ним, а не со мной, Фридрих.

— Спасибо, что предупредил, — процедил Винтерхальтер. Из всей своей компании именно на Лукаша он рассчитывал больше всего; да, Свидерский никогда не проявлял особого интереса к политике и обычно не участвовал в разговорах о ней, но Фридрих думал, что после школы Лукаш переменится — сам или под влиянием отца. Был убеждён, что имя обязывало.

— Так честно, — заметил Лукаш, глядя на него всё так же упрямо и независимо. — Это моя жизнь, и прожить её я собираюсь не для политики, семьи или государства — для себя. Имею полное право.

— Конечно, — сухо ответил Фридрих. Он не любил не оправдавшихся надежд. — Желаю вам с Кристофом и Маркусом хорошо провести время.

— Загляни, когда освободишься, — предложил Лукаш нейтрально. — Полагаю, тебе будет, что нам рассказать.

Коротко кивнув, Фридрих отступил на шаг и трансгрессировал, чтобы миг спустя оказаться на просторной террасе в тени величественного замка.

«Величественно» — именно это слово неизменно возникало в мыслях Фридриха, когда он смотрел на фамильное гнездо своего рода. Замок стоял на горе, скрытый от живущих в долине внизу и на склонах окрестных гор маглов — каменный гигант, грозная доминанта, из которой идеально просматривалась вся округа. В войну здесь был штаб, где собирались противники Гриндевальда — его псы так и не смогли обнаружить и атаковать замок, защищённый древней магией — наследием предков, многие из которых были великими колдунами, и современными чарами, установкой которых занимался отец Фридриха, нынешний барон фон Винтерхальтер. Швейцария была последней страной в Европе, где у магов сохранялась традиция использования титулов.

Внутри замка как и большую часть времени залегала тишина — она клубилась в коридорах, собиралась в галереях и залах, облаком повисла над башнями. Только из-за неплотно закрытой двери небольшой гостиной, где принимала визитёров мать, доносились звуки зачарованной арфы и высокий женский смех. С неприязнью поморщившись, но тут же заставив себя убрать с лица это выражение, Фридрих переступил порог.

— Добрый день, матушка, — собеседниц матери он едва удостоил кивка.

— Фридрих! — баронесса Дитлинд фон Винтерхальтер улыбнулась. В свои тридцать шесть она была очень красива: мягкие каштановые волосы очаровательно вились, обрамляя лицо с правильными чертами, густые ресницы затеняли яркие голубые глаза. Вот только взгляд этих глаз был пустой. — Где ты так задержался, мой мальчик? Мы ждали тебя ещё вчера.

— Я был у друга, — коротко ответил Фридрих. Уголки губ матери тут же слегка опустились, брови дрогнули; вытянув вперёд руку, мать требовательно пошевелила пальцами — пришлось подойти и коснуться их губами.

— Посиди с нами немного, — попросила Дитлинд и, не давая ответить, потянула за руку и усадила на софу рядом с собой. — Мы с фрау Дрезднер и фрау Пробст как раз говорили о детях. Что вы рассказывали про вашу дочку, Матильда?

— Моя Элеонора в этом году переходит на последний курс Шармбатона, — заговорила фрау Пробст, при этом обращая слова скорее к Фридриху, чем к его матери. — Она большая модница и устроила с разрешения директора Лефевра кружок, где девушки сами придумывают себе фасоны платьев и мантий, а домовики потом по их эскизам шьют. Ещё она занимается пением — у неё соло в школьном хоре.

— Ах да! — стоило рассказчице сделать паузу, чтобы перевести дух, воскликнула Дитлинд с улыбкой. — До того, как Фридрих вошёл, вы сказали, что ваша Лора не очень хорошо сдала годовые экзамены… По чём, говорите, она провалилась?

Лицо фрау Пробст покрыл проступающий пятнами румянец; поднимаясь от шеи, он вскоре залил даже лоб. Фрау Дрезднер, молодая жена одного из самых дряхлых немецких политиков, подняла голову от тарелки со сладким виноградом, чтобы едко хмыкнуть. Мать продолжала улыбаться с наигранным участием.

— Трансфигурация ей не даётся, — пробормотала фрау Пробст, увлечённо рассматривая свои руки, принявшиеся нервно теребить лежавшие на коленях перчатки. — Такая сложная наука не для девушек…

— Покойная сестрица моего супруга была в своё время по трансфигурации лучшей в классе, — сообщила мать со всё той же улыбкой.

Фрау Пробст окончательно растерялась. Фрау Дрезднер переглянулась с баронессой и оскалилась, став ещё больше, чем обычно, похожей на гиену. Вдоволь упившись смущением своей гостьи, Дитлинд изволила вспомнить о сыне.

— Фридрих, покажешь свой аттестат?

— Сейчас при себе у меня его нет, — ответил он, стараясь не смотреть на фразу Дрезднер, оскал которой выводил его из себя. — Вчера я отправил его вместе с остальными вещами домой.