Дети войны

Запоздалый гром оглушает на миг, ветер вторит ему, пытается вырвать канат из рук. Я горю, темнота горит во мне, — хочет подняться из сердца, залечить мои раны. Хочет помочь моим звездам, успокоить их боль. Хочет сразиться с бурей, усмирить ее, — но я не позволяю. Сердце грохочет сильнее бури, я сражаюсь с самим собой, с темнотой в своей крови. Меня сжигает жар, стена ледяной воды не в силах остудить его.

Шаг за шагом я иду вперед, и палуба качается подо мной, боль пульсирует в ладонях.

Я ободрал руки, пока качал помпу. Нас слишком мало, — предвестники Эртаара валяться с ног от усталости, не давая кораблю сбиться с курса. Их всего четверо и они стремятся быть всюду: на мачтах, у руля, в трюме, где мы откачиваем воду. Почти все мои звезды сражены морской болезнью, но я не должен исцелять их.

Темнота негодует и бьется при одной мысли об этом, я едва могу удержать ее.

А те, кто сильнее, чем качка, — помогают звездам Эртаара, качают помпы, сворачивают паруса, держат руль. Но корабль слишком большой, нас слишком мало.

Я стоял на помпе вместе с Цалти, рычаг поднимался и падал, вода гудела, борта шатались, волны били в обшивку. Сырость, духота, вкус соли, темнота, беснующаяся в сердце, — я старался не думать ни о чем, держал ритм, следил, чтобы рычаг не скользил в ладонях.

— У тебя руки в крови, — сказал Цалти, когда мы остановились перевести дыхание. — Одень перчатки.

У меня нет перчаток, не было никогда. Даже в самую холодную зимнюю ночь темнота согревала мои ладони. Темнота залечивала любые раны. Но сейчас она в плену моей воли.

Цалти хотел снять перчатки, отдать мне, но я запретил ему.

Сколько мы качали после этого? Час или больше? Я взобрался наверх, чтобы найти тех, кто сменит нас.

Я поднимаюсь по ступеням, смотрю на море. Оно повсюду, клубится черными тучами, хлещет косыми струями дождя, уносит дыхание соленым ветром. Вздымается волной, огромной, пенящейся на гребне, — выше наших бортов, выше меня, выше мостика, на которой я иду. Мне кажется — волна вровень с передней мачтой. Этот миг длится вечно, я смотрю как завороженный, — передо мной непокорная глубина, рвущаяся ввысь, сила, с которой я хочу сразиться.

Я успеваю крепче схватиться за трос, и волна низвергается, падает на палубу. Зрение гаснет на миг, темнота поглощает меня, кипит, — но моя воля сильней. Моя воля — сталь, металл и песня, никто не сломит ее, даже мое собственное сердце.

Мир проясняется, возвращает свет и звуки. Волна смела меня, но я все еще держусь за трос, он живой болью пульсирует в ладонях. Поднимаюсь на ноги и внутренним взором ищу своих предвестников, каждого из них. Они сияют, их чувства кричат громче бури, — страх, смятение, упорство. Моя маленькая звезда среди них, я едва сдерживаюсь, чтобы не окликнуть ее мыслью.

Все живы, все здесь, море не забрало никого из нас.

На передней палубе четверо. Шерири — бледная золотая тень среди сумрака бури — вскидывается, увидев меня, и снова опускается, крутит барабан лебедки. Я должен спросить, какая нужна помощь. Но сначала послать кого-нибудь вниз, на помпы.

Кто-то хватает меня за руку, — я вижу черную боевую перчатку, узнаю прикосновение. Киэнар.

Он без шлема, мокрые волосы облепили лицо, вода бурлит в распахнутых крыльях. Напряжение дрожит вокруг него, устремленное и яростное, как в зале с молниями, где мои воины тренировались перед войной. И с напряжением мешается страх, — безымянный, древний ужас перед морем.

— Мельтиар! — Киэнар пытается перекричать грохот волн и шквальный ветер. — Мы не можем плыть дальше!

Я оборачиваюсь к Шерири, но он продолжает крутить рукоять лебедки, словно не слышит этих слов. Значит, корабль выдержит бурю.

— Иди на помпы, — говорю я Киэнару и обвожу взглядом мостик. — Танар, ты тоже.

Танар срывается с места, едва не падает, когда палуба вновь выскальзывает из-под ног, но хватается за канат, спешит вниз.

Киэнар не отпускает мою руку.

— Послушай, ты должен, — слова не терпящие возражений, словно он вправе приказывать мне, — ты должен перенести всех обратно! Мы не выплывем!

Я сбрасываю его руку, указываю вниз.

— Иди на помпы! Поговорим потом.

Киэнар не слушает меня — словно меня нет здесь, словно я не стою перед ним. Его глаза блестят как в лихорадке, крылья бьются, взрезают потоки воды. Я готов ударом стереть страх и одержимость с его лица, — но грохот новой волны заслоняет все.

Мне удается схватиться за поручень. Пена разбившейся волны умирает на досках мостика, мачта скрипит и шатается над нами.

Киэнар рядом со мной.

— Ты должен! — кричит он. — Ты здесь только для этого! Чтобы вернуть всех обратно, если будет опасно! Сделай это! Забери хотя бы тех, у кого нет крыльев!

— Заткнись, — говорю я. — Делай, что я сказал.

Я не успеваю ударить — Киэнар быстрее. Его удар сносит меня, сапоги скользят, палуба кренится, я едва удерживаюсь на ногах. Я отвечаю, бью со всей силы, но Киэнар сильнее. Темнота горит во мне, как неистовый смерч, но моя воля — тиски. Я не чувствую боли — лишь ярость — я смогу победить, заставлю его подчиниться.