Дети войны

Я должен ответить ему, но речь замерла где-то в глубине сердца, сплелась с безмолвной темнотой. Я смотрю на свои руки — они сжимают поручни все крепче, костяшки пальцев побелели от усилия. Смотрю дальше — на нос корабля, рассекающий туман и волны — и мысли приходят в движение, превращаются в смерч и грохот бури.

Но я могу победить любую бурю. Я должен.

Я отпустил Лаэнара, чтобы он остался в живых — но отправил его навстречу опасности. Если бы его не вернули в город, он бы погиб — это ясно. Я отправил его на смерть, мои старшие звезды спасли его. Спасли предвестника, предавшего меня. Что с ним будет теперь?

Боль сжимает горло, сухая и острая, как песок.

Что решили делать с Лаэнаром? — спрашиваю я.

Он на тайном этаже, отвечает Кори, отдает свою силу источнику.

Это может значить что угодно — можно отдать источнику всю душу, всю силу — но чувства Кори сквозят сквозь слова, говорят: это слабое наказание, не наказание вовсе, Лаэнар в безопасности.

Спасибо, говорю я и разжимаю руки.

На ладонях горят следы от поручней. Туман уже не стелется плотной пеленой, рвется на потоки мглы, сквозь них алеет восходящее солнце. Я спускаюсь с передней палубы, иду к каюте.

Песок боли осыпался в сердце, в жар темноты, но горло саднит, словно разорванное криком. Этот крик должен остаться безмолвным.

«Всегда помни, прежде всего ты — лидер». Кто из старших звезд сказал мне это? Пять голосов все еще сливаются в один, я не могу различить. Но это правильные слова.

Пока я думал, что изгнан — блуждал без цели, позволял душе рваться в клочья. Но не сейчас. Даже если я не лидер народа, я — лидер воинов. Прежде всего.

Я вижу Бету. Опутанная туманом, она стоит на пороге каюты. Светлые пряди падают ей на глаза, она отбрасывает их, замечает меня и улыбается. Мир вокруг нее становится светлее, сияет от тепла ее улыбки.

Я подхожу, беру ее за руку.

— Пойдем, — говорю я. — Я начну объяснять прямо сейчас.

32

Кори, самый младший в нашей команде, уже начал тогда учиться химии и после утренних тренировок отправлялся в лабораторию, — а моя судьба все еще была неизвестна. Как и все, я училась стрелять и драться, продиралась сквозь лабиринты чужих букв и жесткий строй языка врагов, но все еще не знала, каким будет мое умение, какому мастерству я посвящу себя на войне.

Уже тогда мне нравились тяжелые ружья: черные стволы, вращающиеся с тихим гулом, нарастающий жар в глубине металла, смертоносный ливень выстрелов. Но наставник по стрельбе качал головой, говорил: «Пока еще рано». Я чувствовала невысказанный смысл его слов: я слишком слабая еще, мне не справиться. Молча кивая в ответ, я старалась не выдать разочарования и ненавидела в эти мгновения свои руки, такие тонкие и хрупкие, неспособные справиться с мощным оружием.

Однажды, на выходе из зала для тренировок, меня остановил незнакомый человек, — я не запомнила его лица, лишь черные браслеты на запястьях, мерцание сигнальных огней. Он взял меня за руку и долго вглядывался в пальцы, словно в книгу или рисунок. А потом сказал: «Если захочешь играть на арфе, найди меня». Но через пару недель его имя стерлась из памяти, и ружья влекли меня больше, чем струны.

И, чтобы заставить петь арфу или флейту, нужно чувствовать магию, оживлять прикосновением металл. А магия мне не давалась.

Ирци говорил об этом много раз.

У меня не было способностей, но все же Ирци пытался научить меня. Раз за разом я приходила в учебный зал вместе с теми, кто только начинал постигать азы волшебства. Каждый раз я видела новые лица, — ведь всем удавалось понять то, о чем говорил Ирци, удавалось повторить то, что он делал. Но не мне. Я знала, что всех нас соединяет единая сила, мы живем и дышим звездным светом, — но не могла изменить его, ничего не получалось.

В конце концов Ирци сдался. «Ничего не поделаешь, — сказал он. — Бывает так, что способностей нет». Я чувствовала, как он устал от меня, как ему жаль потраченных на меня часов и дней. На прощание он сказал: «Занимайся тем, что получается».

Мне было так обидно и стыдно тогда, что я пообещала себе: я буду заниматься не только тем, что получается. Я освою то, к чему меня тянет, то, что я люблю. Стану одной из лучших.

Наставник по стрельбе вскоре доверил мне тяжелое оружие. Оно было со мной всю войну. «Твой друг», — так Коул называл мои черные стволы, и я всегда смеялась в ответ.

Ведь оружие и правда было мне верным другом.

— Да, именно так, — сказал Мельтиар, когда я положила оружие на колени и накрыла ладонью приклад. — Теперь закрой глаза.

Я послушалась.

Это простое упражнение, знакомое каждому воину, каждому скрытому. Закрыть глаза и пытаться различить звуки, движения воздуха, дальние отголоски чувств. Мы учились этому прежде, чем отправились жить среди врагов: чтобы, проснувшись в чужом городе, не заговорить на родном языке и даже с закрытыми глазами не выдать себя ни жестом, ни словом. Чтобы суметь найти путь в полной темноте и стрелять наугад, не видя цели.

Не нужно быть магом, чтобы научиться этому.