Дети восьмидесятых

— Не пущу. А вы постойте и поразмыслите: «Почему это С. Л. никак не может с нами расстаться?»

Тон насмешливый. Взгляд ироничный. Пауза — «булыжник».

Дети непонимающе смотрят на меня и переглядываются. Шарят взглядами по потолку.

— О, это мысль! Именно там завтра и напишу.

Жду. Они мучительно напрягают мозги, вспоминая забытые за лето слова, потом радостно, вразнобой:

— До свидания!

Я (с облегчением):

— Наконец-то вспомнили! Молодцы, без подсказки. Надо будет завтра встать так же в дверях и перед уроками.

Смеются:

— Не надо, мы уже вспомнили!

— Мы сами поздороваемся!

— Замечательно! Значит, я могу быть спокойна?

— Да! Конечно!

Назавтра каждый, входя в класс:

— Здравствуйте!

Дальше включается саморегуляция коллектива. Входит Гоша, молча идёт к своей парте. Все хором:

— Здравствуйте, Гоша!

Он смущенно улыбается, здоровается. И тут же включается в игру:

— Здравствуйте, Егор!

Урок физкультуры. Ведёт его в коридоре Валентина Николаевна. Урок идёт спокойно и деловито. Я отдыхаю в классе (хотя проверку тетрадей в начале сентября с большой натяжкой можно назвать отдыхом). Но вот звонок с урока, и дисциплинированный класс куда-то подевался; вместо него в кабинет, топоча и хрюкая, врывается дикая крикливая орда.

Куда дели моих замечательных детей?!

Потом, когда они переоделись и угомонились, говорю:

— Видели в киножурнале «Ералаш» сюжет «Антракт»?

Смех, оживление. Видели не все.

— Сидят в зале детки-паиньки, такие воспитанные — загляденье! Но вот антракт, и они с воплями, сметая всё на своём пути, несутся лавиной в буфет. Но я все думала: где же сценарист видел таких детей?

Пауза, На лицах — напряжённое ожидание.

— Теперь знаю где.

Хохочут.

— Мы больше не будем!

— Да, мы будем за собой следить.

— Приятно слышать. Ещё приятнее было бы увидеть на деле.

Наконец-то перелом. И намёки помогли, и ирония. А главное, я ставила им в пример… их самих. Напоминала, какими они были. Очень действенное средство: вроде стыдно быть хуже себя самого, регрессировать, двигаться назад, к обезьяне.

Летом почти не читали: столько находилось других увлекательных дел! И теперь мямлят нечто невразумительное. Сами от своего чтения не в восторге, поскольку привыкли критически себя оценивать. А от этого языки ещё больше заплетаются. Зациклились.

Надо заменить доминанту. Сейчас дети сосредоточены на самом процессе чтения. А процесс-то и не идёт. Даю задание «вопрос — ответ». Для того и другого надо несколько раз пробежать глазами текст, выбрать необходимое, отбросить ненужное, добавить свое. И дело пошло. Оттаяли и, занявшись делом, забыли о самокопании.

Почерк налаживается. Почти у каждого рука вспомнила, что умела раньше. И математика в норму вошла.

Пыхтят мои «старички», стараются быть достойными сами себя. Но зато новенькие! Они боятся работы, терпеть не могут работу, хотя даже понятия не имеют, что же такое настоящая работа.

Один из них, Сережа Д., не написал пока ни одной самостоятельной работы, не выполнил ни одного задания самостоятельно. А ведь для него всё это — повторение уже изученного. О дежурстве, если никто не давит, не стоит над душой, — тоже ни малейшего представления. Отсидел 4 урока, сумку в руки — и бежать. Нас он сторонится, как мне кажется, относится с опаской. Что он за человек — пока не знаю. Кто знает ребёнка лучше матери! Встретились, поговорили. Она плакала и жаловалась, что он ничего не желает делать дома, не хочет учиться. А я злилась. Вместо того чтобы любить своего сына, заботиться о нём, помогать взрослеть, воспитывать хорошие привычки, она хнычет и жалуется на него чужим, в общем-то, людям. Взрослая — на маленького, мать — на сына. Обвиняет его во всех грехах.

Рядом стоит Сергей и — о! — тоже злится?! Мимика появилась, пыхтит, губу оттопырил, надулся, глазом сверкает. Прогресс! Вроде характер есть. С таким можно работать. Он мне уже начинает нравиться.

Вместе составили для начала перечень домашних дел, которые он обязан выполнять ежедневно. Причем беспрекословно. Согласился. Посмотрим…

На уроке русского языка подсаживаюсь к Жене Т., другому новенькому. У него сразу задрожали пальцы, руки, губы, даже волосы. Условный рефлекс?

В первом диктанте он сделал больше 40 ошибок, причём ошибки лепил весьма диковинные: своё имя Евгений написал так: «Зевгение», вместо вот — «вод», вместо пчёлки — «члкики», «землюника» и т. д. Такое мог написать человек, который до такой степени не доверяет своему мозгу, что страшно становится. И это старый страх, пропитавший мальчика насквозь… Что ему ставить за диктант? То, что заслужил? Это значит полностью уничтожить всякую надежду на выздоровление. Инструкции требуют от меня отметок. Вариантов там не предусмотрено: написал плохо — единица, следующий! Начальство давит: занимайтесь дополнительно и ставьте отметки, т. е. по схеме: позанимались — не получилось — единица. И никто не хочет (или не может?) понять, что этому ребенку не столько нужны дополнительные занятия, сколько опытный психотерапевт или даже гипнотизёр. Надо восстановить его веру в себя. Отметки ему категорически противопоказаны.

— Женя, ты меня боишься?

— Н-н-нет…