Дети времени (Дети века)

Марсилия кланяется; вероятно, этому ее научил хозяин; у нее это выходит красиво, и поэтому он отвечает ласковым кивком. Марсилия знает сама, что ей делать; она отходит от хозяина и останавливается. И это хорошо. Молодая девушка – всегда молодая девушка; если она трогает что-нибудь, она делает это красиво и мягко; она смотрит на кого-нибудь и не напрасно; ее взгляд имеет свое действие. Взгляд молодой девушки всегда действует.

Марсилия берет книгу со стола. Руки у нее очень гибкие, но большие и загрубелые от стирки; на обратной стороне не видно жилок.

– Ты, может быть, чувствуешь себя нездоровой, чтобы читать сегодня вечером, – говорит поручик, и приподнимается.

– Ах, нет, – отвечает Марсилия весело.

Она подходит к своему месту у подсвечника с двумя свечами и садится. Она начинает читать, немного неуверенно я медленно вначале, но затем все лучше и лучше. При сомнительных словах она морщит брови и всматривается напряженно; но затем все идет хорошо и гладко, и ее лицо проясняется. Хозяин опять вытянулся; может быть, он воображает себя в самом деле пашой. Он лежит так, что может следить за изменяющимся выражением лица девушки, и это, по-видимому, доставляет ему удовольствие; иногда, когда Марсилия нахмуривает брови, и он также нахмуривается. Эти чтения по вечерам поручик устроил вовсе не для того, чтобы научить Марсилию читать; он ни разу не поправляет ее; да и, вероятно, находит это лишним; но он прекрасно замечает, что она читает все лучше и лучше; может быть, она втихомолку упражняется одна в свободное время. Он устроил эти чтения исключительно для своего удовольствия. Настоящий паша; настоящий эгоист!

Он уже, вероятно, перешел тот возраст, когда мог бы рассчитывать на женское внимание ради своих личных качеств; но так как он не встречает сочувствия у себя дома и не может совершенно обойтись без него, то он и покупает его каждый вечер у своей горничной, – своей служанки? Может быть, это и так. Каждый устраивается, как может.

«Обычаи травданцев вообще сходны с обычаями прочих фракийцев, – читает Марсилия перевод Геродота; – за исключением обычая убивать новорожденных и похоронных обрядов. Как только рождается ребенок, на него накликают всевозможные несчастья, какие могут постигнуть человека, и оплакивают горестную судьбу, неотвратимо ожидающую его в жизни. Когда кто умирает, они выражают свою радость, что его закапывают в землю, и ликуют, что он избавляется от стольких разнообразных невзгод».

Она читает дальше, что «упомянутые фракийцы имеют обычай продавать своих детей с тем условием, чтобы они не оставались в стране. О дочерях они мало заботятся, но зато жен держат очень строго; они следят за ними и покупают их за дорогую цену у их родителей. Они накладывают на себя знаки и отметины, и делают это как доказательство своего благородного происхождения; отсутствие отметин считалось признаком низкого происхождения. По их мнению, праздность лучше всего; ничто так не почетно; и ничто так не презирается, как хлебопашество. Это их замечательная черта».

Время идет; Марсилия читает быстро; это нравится поручику. Он по временам оглядывает комнату и смотрит в большое зеркало на противоположной стене; может быть, он взглядом ищет его; там ему видно отражение затылка девушки; вероятно, это доставляет удовольствие паше. А, может быть, что-нибудь еще? Не стало ли ему самому ясно, что вся эта сцена с этой читающей девушкой и Геродотом комична, и не вызывает ли она его собственный смех? Нисколько. Что он придумал, не может быть смешным. Ему это и в голову не придет. Ему хорошо, он чувствует, что смотрит то туда, то сюда, и его глаза спокойно и ласково мигают.

В этой комнате он собрал много вещей, принадлежавших маленькому Виллацу; здесь пара зеленых сафьяновых башмачков, тряпичная кукла, кубики, шарики, еловые шишки. Картонная азбука повешена на стене, как дорогая картина. И человек его возраста, имея все это перед глазами и молодую девушку чтицей, мог успокоиться.

Или нет?

Паша встает, Марсилия закрывает книгу; очевидно, он желает перемены. Марсилия кладет книгу на место и вынимает шахматную доску и шашки. И это занятие для Виллаца Хольмсена!

Они садятся и играют.

Тут Марсилия смущается еще больше прежнего. Поручик играет смело; он делает ход, совсем не раздумывая, и ждет ее хода, смотрит на нее. Иногда во время игры она отваживается поднять на него глаза, он встречается с ней взглядом. Неужели Виллац Хольмсен может забавляться подобными вещами?

Они играют несколько партий, и он дает ей выиграть. Как он становится смешным и маленьким при подобном занятии!

– Если ты сделаешь этот ход, я опять выиграю, – говорит он.

Она спохватывается и хочет отступить, руки их встречаются; дыхание смешивается, они доигрывают игру, но на него будто что-то нашло: он стонет. Несколько шашек падает; он и она нагибаются за ними, – стол опрокидывается; лицо его принимает смущенное выражение…

– Спасибо, довольно, – говорит он и поднимается. Она убирает шашки и, собираясь уйти, делает книксен в дверях.