Дети времени (Дети века)

– Нет, – ответил поручик, – старик так огорчился происходившим у нас, что вряд ли они приедут.

О консуле даже не упомянули.

В летние недели не произошло ничего особого, только старый Сегельфосс изменялся и превращался во все больше и больше заселявшееся местечко. Поэтому Перу-лавочнику невтерпеж стало дожидаться до нового года, когда выдавались патенты на торговлю вином, и он начал продавать водку контрабандой, потому что было много желающих купить. И торговля эта внесла жизнь и веселье в скучные воскресные вечера.

Вблизи пароходной пристани то и дело строились новые дома, все сосредоточивалось тут, так что нижний Сегельфосс начинал походить на маленький городок. На том самом месте, где еще недавно стояли одни сосны! Не было сомнения, что течение жизни изменилось с тех пор, как король Тобиас поселился в этих местах. Тут стоял также дом Ларса Мануэльсена, и никак на окнах появились гардины? Его сын-семинарист, вероятно, не пожелал видеть отцовский дом без гардин. Но разве не стали после того очень многие справляться у Пера-лавочника о цене на гардины!

И стоило ли теперь какой-нибудь христианской душе сидеть у себя дома? Нет, тысячу раз, нет! Безземельные лопари, имевшие право косьбы по межам, к зимнему солнцевороту возвращавшиеся из диких лесов, считали, что не стоит так работать, если можно иметь готовую муку или обед на пристани. И мука такая белая! Если бы не картофель, земля, наверное, оставалась бы невозделанной, а если бы не требовалось молоко к кофе, то перестали бы собирать по лесам и корм для коз. Теперь жилось хорошо всем безземельным. Они шли на работы к Хольменгро и жили у него на хлебах. В субботу вечером получали квитанцию от десятника, и по ней заведующий пристанью выдавал, смотря по желанию, или муку или деньги. Да, жизнь была! Находились безземельные, делавшие долги, чтобы купить лошадь с телегой и заняться извозом. И что же? В короткое время они могли выплатить за лошадь и повозку, потому что зарабатывали деньгу. Деньги так и звенели в карманах, когда покупатели стояли у Пера в лавке. Вообще деньги – шиллинги уже не были редкостью. Этот извоз так обогащал окрестное население, что просто чудеса! Теперь каждый мог позволить себе чашку кофе после ужина и носить высокие воротнички летом. Окружной врач, Оле Рийс, уже начал сожалеть, что переселился в южный округ. За последние недели, что он жил на севере, дела его пошли блестяще. «Кой черт, – говорил Оле Рийс, – прежде народ обращался к врачу только в случае горячки, а теперь проезжают по две мили из-за какогонибудь нарыва на пальце».

И новому окружному врачу не было причин жаловаться. Он сразу приобрел популярность, и его вызывали ежедневно днем и ночью; вошло в моду обращаться к нему, и редкий нашелся бы дом, куда не пригласили бы нового доктора ради какой-нибудь пустяшной болезни. Плохо приходилось знахарям и знахаркам, умевшим лечить болезни; они влачили поистине жалкое существование; жаль было смотреть на них.

Новый окружной врач давно собирался сделать визит поручику в Сегельфоссе, но у него не хватало времени. Он откладывал свое посещение не из невежливости, как и сам сказал, когда, наконец, явился в один прекрасный день в поместье.

Его приняла фру Адельгейд; она всегда принимала гостей, потому что вообще чьи-либо посещения были ей менее приятны, чем ее мужу, и, может быть, они несколько развлекали ее в ее уединении. Фамилия доктора была Мус, и при взгляде на него невольно думалось, что фамилия подходящая (мус по-норвежски значит мышь). Доктор был маленький человечек, сведущий в медицине, с желтым лицом – он, очевидно, страдал желудком – и следами переутомления на лице, с большим носом, огромными безобразными ушами и жидкой растительностью на голове и подбородке.

Фру Адельгейд предложила ему остаться: в этот день в доме было маленькое торжество, – обед в честь мастера Виллаца, уезжавшего обратно в Англию.

Вошли отец с сыном, одетые по парадному, оказывая внимание друг другу. Поручик поздоровался с доктором и сказал несколько самых необходимых фраз. Пришел господин Хольменгро с детьми, своими двумя индейцами, как он называл их.

– Бедняжки, за что вы зовете их индейцами? – спросила фру Адельгейд.

– Моими маленькими индейцами? – ответил Хольменгро.– Это не напрасно, поверьте, они потомки Куометока, которых осталось очень мало.

– Как это?

– В них есть немного индейской крови, их мать была квартеронка.

– Стало быть, они квартероны, – сказал доктор.– Очень интересно.

– Чудные дети!– сказала фру Адельгейд и обняла обоих.

Обед прошел скоро, Виллацу надо было успеть переодеться в дорожное платье, и почтового парохода ожидали в скором времени. На высоком месте поставили караульного, чтобы он дал знак в усадьбу.

Поручик поднял стакан, пожелав Виллацу счастливого пути и благодарил за лето.

– Бог да благословит тебя! – сказала мать, – будь только добр и впредь добрым мальчиком! Папа дал тебе достаточно денег?

– Да, благодарю.

– Пойди и переоденься.