Дети Времени всемогущего

«…считая, что так называемая Басконская колонна является восхвалением ненавистной всем честным патриотам династии, символом насилия и ложной славы, отрицанием самих принципов Республики, памятником тирании и постоянным оскорблением потомков жертв тирана со стороны его нынешних приверженцев, постановляет: Колонна на площади Республики будет разрушена. Помимо практической целесообразности эта мера принесёт огромную пользу, освободив Республику от отвратительного каждому честному гражданину монстра, назойливо напоминающего о позорном и проклятом периоде…»

– Никогда не следует смеяться над премьерами, – заметил осваивающий бильбоке малыш Тессье. – Мы смеёмся, а они это делают всерьёз. Канал, заговорщики, колонна…

Дюфур по-кокатрисски пожал плечами. К концу зимы Маршан умудрился сотворить почти всё, что со злости предсказал Поль. Трансатлантидская компания стала частной. Во внешней политике стоял полный туман, но вероятную войну с занявшей выжидательную позицию Алеманией заменяла война с басконцем и его почитателями. Карточные вечера у Сент-Армана превратились в заговор, а сам граф – в жаждущее крови страшилище.

На защиту картёжников поднялась фракция центристов, в итоге заговорщики оказались под домашним арестом, и тут в Национальное собрание ворвалась пара десятков вооружённых дуэльными пистолетами и кинжалами юнцов. Разумеется, они называли себя «Чёрными василисками». Разумеется, их переловили ещё в вестибюле. Разумеется, официозная пресса заголосила об имперском реванше и угрозе Республике. Разумеется, Республика стала защищаться. Были запрещены две газеты и один журнал, а простодушного «Сирано», напечатавшего картинку с собачкой, задравшей ножку на Басконскую колонну, оштрафовали на значительную сумму. После чего взялись за колонну как таковую.

В Национальном собрании прогремело очередное «Доколе?!». Центристы, следуя избранной политике, покинули зал, предоставив легитимистам с радикалами полную свободу. После оживлённых, но не сказать чтобы напряжённых дебатов решение было принято. Столичным властям было предписано во исполнение принятого решения в кратчайшие сроки колонну снести. Мэрия поинтересовалась – а за чей, собственно говоря, счёт – в городском бюджете подобной статьи не предусмотрено. Пришлось вернуться к вопросу и решить с финансированием. Пятеро видных радикалов, включая премьера Маршана, и один легитимист громогласно объявили, что на такое святое дело им не жалко и собственные средства потратить… в разумных пределах.

Мэрия щёлкнула каблуками и объявила конкурс на проект сноса колонны. Рассчитывали на Вебера, но создатель десятка мостов и вокзалов от предложения вежливо отказался, объяснив, что занят проектом уникальной башни и к тому же привык строить, а не ломать. Впрочем, желающих хватало и без него. Самые экстравагантные идеи – как правило, с использованием взрывчатки – мэр отверг. В итоге решили, что ликвидация имперского наследия будет осуществляться с помощью тросов и лебёдок. От мысли вырыть на площади огромную яму, куда и свалить колонну, отказались – дороговато выходило, решили ограничиться специально настеленной «подушкой» из соломы и навоза. Назначенный руководить работами инженер Фонтэ́н обещал в кратчайшие сроки провести укладку подушки и закрепление нескольких десятков тросов, которые будут до определённого момента удерживать колонну. В ночь перед мероприятием с самого низа снимут бронзовые листы, прикрывающие гранит. Разрушение каменной основы колонны будет производиться уже днём, при публике.

– Дети мои, – объявил вечером у Жерара Жоли, – мы не вправе пройти мимо столь выдающегося триумфа, тем более что мы его предрекали, но это не повод для штрафа, так что никаких нападок на правительство и премьера. Запомните, никаких! Только опасения за безопасность зрителей, близлежащих зданий и обоняние дам, проверка финансирования проекта, сочувствие Кабинету и Маршану в их нелёгкой борьбе с так и норовящим воскреснуть чудовищем и катрены, катрены, катрены…

* * *

«Церемония начнётся в два часа пополудни. По нашим сведениям, ожидается присутствие…»

– Папа, я должна пойти.

– Странное желание. – Маркиз отложил газету; он выглядел сразу и растерянным, и недовольным. Эжени вздёрнула подбородок, она чувствовала, что у неё дрожат губы.

– Я не сказала… Жерому, – молодая женщина всё же заставила себя назвать мужа по имени, – про императора. Я просто попросила остаться.