Дети заката

Вековой замолчал, задумавшись на мгновение. Потом в волнении, с дрожью в голосе произнёс:

— Если только это не игры нашего разума, нашей памяти, по какой-то причине получившей мощный импульс. И спящие клетки нашего мозга стали открывать новые, неведомые нам самим вещи. Что же послужило этому — нужно искать. И может, тогда нам станет известна картина всего происходящего. После пьяного мёда Добродеи мне приснились такие странные сны, которые никогда в моей жизни не приходили. Не в этом ли загадочном питии ответы? Не оно ли заставляет наш мозг работать по-другому, вспомнить то, что находится в твоей генетической памяти?

— Или забыть то, что уже было с тобой. — В голове Сажина, как зарница, вспыхнула на короткое мгновение мысль, что он тоже прикоснулся вот к таким странностям, только объяснить в своё время не сумел, а может, просто не дали… А сейчас вот вспоминает, что встречался уже с пришедшими из ниоткуда людьми, только после пьяного мёда он всё забыл там, за столом в кедровом огороде Лешего. Проговорил как бы про себя, но получилось вслух: — Добродея, Ведея?

Смутился. Откуда он помнит это имя? В глазах встал тонкий, изящный стан неведомой девушки. Он провёл рукою по глазам, пытаясь смахнуть эту картину.

— Вполне возможно и забыть. — Вековой пристально вглядывался в лицо Сажина. — Вам пришлось что-то забыть, майор? Что? И кто такая Ведея?

— Не знаю. Возможно, есть люди, которые знают. А я не помню. Сейчас только имя её всплыло в памяти.

Сажин замолчал. Он уже давно стал задумываться над тем, что говорят учёные, занимающиеся странными случаями, можно сказать, аномальными явлениями, в службах органов безопасности, в розысках МВД. Мол, никто не исчезает в никуда, всему есть объяснение и причина. Только в последние годы по долгу службы Сажин узнал очень много о пропавших людях, и ни один учёный и оперативник не мог дать вразумительного ответа, куда всё же пропадают люди.

Почти ежегодно в стране стало теряться несколько тысяч человек. Они исчезали бесследно, не оставив после себя ни свидетелей, ни отпечатков, — просто растворялись, словно туман под солнцем. Некоторые потом объявлялись, но совершенно в другом месте, далеко от своего местожительства, и, как правило, ничего не помнили.

Сажин много беседовал с этими людьми. Обычно они не знали, что с ними происходило. Рассказывали, что вдруг осознавали себя где-то на какой-нибудь дороге, словно после долгого и глубокого сна. Они, как будто после пробуждения, вновь начинали ощущать вокруг себя мир, но чувствовали себя в этом мире странно, словно прилетели на землю с чужой планеты. Они не помнили, кто они, где живут и чем занимались в этом, вдруг ставшем новым для них мире. Но, несмотря на то, что они были незнамо где и неизвестно сколько времени, выглядели здоровыми и вменяемыми. Одна была беда, что ничего не помнили. Некоторых после долгого отсутствия родственники находили через службы розыска, когда они уже проходили курс реабилитации. Их заставляли вспомнить, кто они и откуда, только безрезультатно.

Но пропажа памяти на знакомые и родные лица, на местожительства не повлияла на их профессиональную деятельность. Они не знали, кем работали до потери памяти, но музыканты могли играть, компьютерщики работать со сложными программами. Словно руки их помнили, как и что они делали до потери памяти. Сажин разбирался с этим долго и пришёл к выводу, что исчезновение их было как бы не случайно и кто-то преднамеренно стер только часть их памяти, тот отрезок времени, в который они отсутствовали. А что, если все эти люди были в так называемом Братстве? А может, уходили в эти самые Тартарары, о которых говорил подследственный? Или в небытие? Скорее, по логике, в небытие, потому что какое-то определённое время их местонахождение на земле не прослеживалось. Не было ни одного свидетеля на время исчезновения.

Уфологи приписывали пленение людей инопланетянам, врачи — амнезии, у милиции были свои версии исчезновения: от сожительства и пьянства с кем-нибудь в другом городе до залегания на «дно» от долгов, афер и прочих милицейских диагнозов. Но Сажину такие версии и доводы ни о чём не говорили. В мысли закрадывались фантастические предположения. А что, если память всё-таки специально стёрли, но заложили свою программу и ждут только удобного случая, чтобы эту программу активизировать? И кто эти люди, копавшиеся в чужом разуме? Спецслужбы? Свои или чужие? А может, всё же с людьми, потерявшими память, тоже произошли странности, как сейчас происходит с ним, с полковником Аридаковым, — да уже много с кем. Может, здесь кроется ответ. Только сможет ли кто ответить? Ни он, ни Аридаков, ни даже Коротин — без пяти минут кандидат наук, которому сам бог велел, — не могут дать ответа даже себе. Всё так призрачно и неосязаемо — на уровне подсознания и интуиции.