Дети заката

Как будто моровая язва, пьянка вселилась в деревню, накрепко вошла, как тополиный кол в болотистую землю, и сразу же пустила корни, и шишковато зацвели зеленью обрубленные сучки. Уже захочешь — не вырвешь. Сами посадили, теперь терпите и мучайтесь — на то оно и пьянство. Некоторые, у кого были средства, уехали в город или районный центр — всё какая-нибудь работа да есть. А здесь ничего нет, один ветер по голым улицам.

Зимой снег до самых окон, по улицам тропки верховые, которые не заметает. Калитки сняли, чтобы не лопатить снег. Ветру и пурге раздолье, как в поле. Вой, крути, наметай сугробы, хорони уснувших пьяниц! Ты ведь это любишь, чтоб к утру ни следа, только ровная белая гладь. Только ведь голодные собаки найдут и откопают. И тогда соберётся весь какой есть народ в деревне, поднимут, вызовут участкового да отправят в морг. И ждут из морга, глядят в немытые окна, когда же глава сельской администрации на машине у сельсовета покажется, привезёт покойника. Тут ведь и похороны, работа и праздник. Главное, есть повод — друга или подругу проводить в последний путь. Опять же могилу долбить в стылой земле — глава водки привезёт, а без водки копать навряд ли будут.

Одна дорога, пробитая трактором через снежные замёты, — это к магазину и сельсовету, благо, в одном здании. И если сверху посмотреть, к магазину, как волчьи тропы к падали, напрямую, через огороды и усадьбы, со всей деревни в одну точку эти тропы сходятся. Магазин частный, государственных теперь нет, а в частном всегда есть дешёвое пойло, разлитое в городских подвалах или гаражах.

Домов брошенных много: кто их здесь купит? Кому они нужны? Сбылись мечты вождей, что у власти когда-то стояли, жить общиной, коммуной. Сознание пришло в головы многих людей, объединяться стали самые низкие слои общества, бомжи да пьяницы. Вместе легче им стало прожить. Вот и переезжает спившаяся братия из одного дома в другой. Сначала сожгут заборы, потом стайки — всё одно скотины никто уже из них не держит, — потом полы из нежилых комнат. Ну а потом в следующий дом. И дрова готовить не надо. Да и готовить их нечем, всё уже давно пропито: и бензопила, и простая пила. Топор и то на два вот таких хозяина.

Умирает деревня, умирают люди, нравственно умирают. Раньше люди боялись собак, теперь собаки, какие остались, боятся людей. Только зазевайся — вмиг на гуляш пойдёшь. Вот они с сердитым рычанием и обегают людей. Собака, она ведь животное умное. Теперь даже свои собачьи свадьбы подальше от людей делают, в лесу или за поскотиной. Не то что им стыдно вдруг стало — жить хочется… Отбились от людей и потихоньку дичают. Кормить-то их никто не кормит, да и нечем. Вот и сбиваются в стаи: так легче прокормиться. Умнее людей оказались.

Заработать народу негде. Если ещё есть осенью урожай: шишки да брусника — отложат немного деньжат на зиму. А если нет урожая — на нет и суда нет. Вот так и живут, и рядом три такие деревни. Но вот что странно: есть нечего, спать не на чем, а каждый день пьяные…

Вымирает деревня, да уже почти вымерла. Десять-пятнадцать дворов осталось нормальных семей, да пара стариков да старух живут, что отказались к детям своим ехать. А те, что ходят по деревне, — те уже давно покойники, потому как нет до них никому дела, как до домов с голыми стропилами. А кому нужны покойники? Вон лежат они себе на кладбище, посещают их раз в год на родительский день — и всё. Ну, а этих, что ходят по деревне, тоже посещают, но когда выборы в депутаты, в областную или районную Думу. Только Думе ли думать о крышах с голыми стропилами? У них дела государственной важности…

А метель метёт, она своё дело знает. Может, скоро и выметет последнее людское тепло из домов. И останутся только одичавшие собаки, постепенно превращающиеся в волков, а иначе им тоже не выжить. Собака, она ведь не человек — умнее. И если уж совсем собакам трудно станет, они в город уйдут: там теперь мода стала для собак приюты строить, кормить и лечить их там будут. Вот только сказать собакам об этом, может, будет некому. Лечить людей от пьянства государству дорого, и заметёт метель последнего. Сравняет чистым белым снегом деревню, и найти можно будет её только по флагу на сельсовете… Страшно, правда, Господи…

Леший устало вышел на улицу. Мысли о родной деревне взбудоражили его. Неужели нельзя помочь покатившейся, как с крутого яра, не деревне — стране? Неужто всё так и будет продолжаться? И когда это остановится?

Сигарета потухла, тоскливо кричала птица за рекой. Мысли были в голове тягостные.