Дети Земли (Художник Н. И. Гришин)

Николай Михайлович ошалело посмотрел на Машу, машинально провёл рукой по бороде и стал медленно краснеть. Воцарилось неловкое молчание. Ни слова не говоря, Синицын встал из-за стола и ушёл в кладовую, к своим коллекциям.

Когда дверь за ним закрылась, Ольга Александровна накрыла ладонью Машину руку.

— Маша, — произнесла она очень холодно и серьёзно, — не кажется ли тебе, что со старым человеком можно было бы обойтись без дерзостей?

— Да ну его, Ольга Александровна, он какой-то противный. То ворчал два года, слова человеческого от него нельзя было добиться, а тут затрещал, как попугай!

— Человек дождался работы, понимаешь, настоящей своей работы, и радуется. Ты за это время небось собрала материалов на два тома, а он изнывал от безделья.

— Вот именно, от безделья. О чём ни попроси, ничего не делал. Лодырь!

— Да ты пойми, что он стар. Пусть это странно, назови как хочешь, но он просто не видит пользы в обыденной чёрной работе. А найдись для него самая грязная работа, но такая, чтоб он понимал, что без неё нельзя, и ты бы его не узнала!

— Ну, конечно, вы всех готовы защищать! Лодырем он был, лодырем и умрёт!

— Мария Ивановна! — неожиданно вмешался Игорь Никитич, который по своему обыкновению молча следил за разговором. Я мог бы просто указать на бестактность вашего поведения, предложить вам извиниться перед профессором Синицыным и впредь вести себя более корректно, но я сделаю иначе. Я вам предсказываю, что наступит день, когда вы сами подойдёте к Николаю Михайловичу и попросите прощения. Совесть заставит вас это сделать! Тогда вы сами будете наказаны.

Маша пожала плечами.

Галя в душе была на стороне Капитанской дочки, но после слов Игоря Никитича задумалась. Она уже знала, как тонко он разбирается в людях, и задалась вопросом, почему лично она не находит в Синицыне того хорошего, что видят в нём и Белов, и Ольга Александровна, и Константин Степанович. Во всём этом надо было разобраться. А для этого прежде всего следовало проанализировать поведение Синицына.

Но когда она стала перебирать в памяти его поступки, перед ней возникла лишь вереница ехидных замечаний, постоянное недовольство окружающими, отказы от участия в общих работах… Нет, Синицын был глубоко антипатичной личностью. В этом она была твёрдо убеждена.

Тем временем разговор принял уже другое направление. Максим утверждал, что Венера никогда не станет родным домом для человека. Люди, говорил он, привыкшие в течение тысяч поколений к двадцатичетырехчасовому ритму вращения Земли, не сумеют срастись с медленным ритмом Венеры, так как их нервы и мозг не смогут перестроиться.

Константин Степанович, наоборот, доказывал, что человеческий организм очень легко приспосабливается к перемене режима: попадающий в Америку европеец даже не замечает, что бодрствует именно в те часы, когда привык спать.

Но дело не только в этом. Под воздействием приливного трения Земля замедляет скорость вращения, постепенно отдаляя от себя Луну. Земные сутки и лунный месяц в будущем будут удлиняться, пока не сравняются друг с другом при значении 55 современных суток. И тогда Земля и Луна будут вращаться вокруг общего центра тяжести, как бы скованные цепью.

На Венере работа приливов ничтожна, поэтому она и в будущем будет делать один оборот за период примерно 33 суток. Значит, через миллионы лет должен наступить момент, когда скорости вращения Земли и Венеры сравняются. Уже тогда на холодной Земле условия жизни станут куда менее уютными, чем на Венере.

Это замечание старого астронома вызвало весёлые улыбки.

— Подождите, подождите смеяться, — сказал Константин Степанович, — перспективы для использования Венеры не плохи. Если человечество в ближайшие годы начнёт приспосабливать её для своих нужд и разовьёт на ней растительный покров, то в будущем вместо одного мира оно будет обладать двумя.

— А Марс? — спросил Максим.

— Марс уже почти растерял атмосферу. Вероятно, человечество использует его для добычи каких-нибудь полезных ископаемых, но жить на нём вряд ли сможет.

— Интересно то, — заметил Игорь Никитич, — что по странной случайности сила тяжести почти на всех планетах не превышает земной. Человек, весящий на Земле восемьдесят килограммов, весит на Меркурии тридцать один, на Венере — семьдесят два, на Марсе — около тридцати, на Юпитере — около двухсот пяти, на Сатурне, несмотря на его большие размеры, всего лишь восемьдесят пять, на Уране — семьдесят семь и на Нептуне — те же восемьдесят килограммов. Значит, только на Юпитере тяжесть может помешать пребыванию на нём человека. На других же планетах он либо будет чувствовать себя необычно лёгким, либо даже не ощутит разницы в весе по сравнению с Землёй. Понимаете, какое это имеет огромное значение для развития межпланетных сообщений!