Дети змей, дети волков

Шагая вслед за Мойрой, дрожа слабо от усталости, он смотрит на безвольно повисшие руки Ренэйст, покачивающиеся слегка при каждом шаге их неожиданной спутницы. И подумать не мог ведун, что настолько Белолунная ослабла. После того как закопали они кошмар, оставшийся от ее волос, решил он, словно бы пламя в груди Волчицы зажглось с новой силой. Признаться, он не раз обращал внимание на то, как быстро Ренэйст теряет силы. Но, как кажется ему, объяснить это явление можно тем, что все никак не может привыкнуть она к солнечному свету. Словно силы вытягивает из нее Ярило даже здесь, в месте, где Северное Солнце ощущается так же близко.

Будет ли нечто подобное с ним, когда они доберутся до родных ее краев? Вот уж вряд ли будет приятнее спать в снегу, уж лучше в песке. Только у него не будет выбора, если им все же удастся преодолеть море.

Поднимаются они в горы в полной тишине. Изредка слышит Радомир, словно бы Мойра говорит что-то, но, когда он переспрашивает, она ничего не отвечает. Странная, сама себе на уме. Дикая и пугающая, вот она какая. Но не то чтобы у них есть из чего выбирать.

Идти в тревожном молчании ему невмоготу. Прокашлявшись, отвыкнув абсолютно от разговоров за то время, что пересекали они пустыню, Радомир подает голос:

– Я где-то видел письмена такие же, как на твоем посохе.

Мойра не отвечает, даже не смотрит на него. Она продолжает идти вперед, пробираясь по скалистым склонам все выше и выше. Словно бы и нет на ней груза в виде северной воительницы, Мойра будто и не ощущает на себе ее веса. Радомир отстает шагов на пятнадцать, хмурится и изрыгает проклятия, когда, и без того рваная, одежда цепляется за ветви редких иссушенных кустарников. Дергаясь зло, вырываясь из этого «плена», над своей головой он слышит хриплый смех, больше напоминающий лай.

Стоя на уступе повыше, Мойра глядит на него сверху вниз и забавляется. Подкинув Ренэйст, устраивая ту удобнее на своем плече, она продолжает подниматься выше.

Будь в его теле хоть немного влаги, он бы сплюнул от злости. Выругавшись вновь, Радомир следует за ней.

– Скорее, сокол мой! – звучит сверху насмешливый голос.

– Скорее, сокол мой, – передразнивает ее Радомир, фыркая себе под нос.

На вид Мойра старше, чем он. Быть может, не так уж много лет отделяет их друг от друга, но она, взрослая женщина, ведет себя, словно девчонка, безмятежная и глуповатая. Правда, путешествие это его научило, что нельзя о людях судить лишь по тому, какими кажутся они. Ренэйст вон казалась ему дикаркой, несущей за собой лишь смерть и кровь, а сам-то с ней побратался. Привязался даже. Не так, конечно, как привязываются к женщине.

Сердце его отдано одной лишь Весне. Случись с ней что, давно уже перестало бы оно биться.

Дыхание его сбивается, от каждого шага ноги горят огнем. Хватая ртом воздух, останавливается он, согнувшись и упираясь ладонями в собственные колени. Никогда еще не бывал Радомир на такой высоте. В родном Большеречье лишь холмы да поля, лес да река широкая, с течением буйным. Любил он, ребенком будучи, убегать в лес и забираться под самые кроны, только ни одно дерево не сравнится с этими горами. Распрямившись, оборачивается он, проверяя, насколько же высоко они поднялись.

С такой высоты пустыня едва ли не на ладони. И не верится ему, что могли они, пешие, пройти весь этот путь. Да, часть дороги провели они в седле, да и то коней ненадолго хватило. Не видно уже ни золотых куполов, ни пламенного зарева, пожирающего стены Алтын-Куле. В мыслях своих до этого момента ни разу не возвращался Радомир ко всему, что произошло за белокаменными стенами величественного города. Не вспоминал он о самой могущественной демонстрации своего Дара, которую только устраивал, – очищающем пламени, языки которого касались самого неба. Проявления силы, подобного тому, в жизни его еще не было.

И сам не знал, что способен на подобное.

Тогда вопрос возникает: коль он, ведун юный и достаточно неумелый, смог сотворить подобное, на что же способен тот, кто вошел в зенит своей силы?

Его отец действительно ничего не мог сделать, когда северные волки пришли по их души? Правда ли мог лишь сдаться?

– Поторопись, соколушка, коли не хочешь быть съеденным! Местному зверью ух как сложно пропитание найти. Они будут рады даже твоими косточками похрустеть, мясом-то твоим не наесться.

Возмущенный, вскидывает ведун гневный взгляд на насмешницу. Да, за время пути истощал он, только вот все равно съеденным быть не намерен! Ворча недовольно, Радомир продолжает путь, в мыслях размышляя над тем, уволокла бы Мойра их обоих, если бы и он без сознания был? Или, может, оставила бы одного на съедение тем самым зверям, о которых упомянула?

Если узнает ведун, что Рена притворяется, не желая своими ногами идти, то он ее проучит хорошенько в то же мгновение.

Подъем становится все более мучительным. Если раньше Радомиру казалось, что по песку ступать настоящая мука, то сейчас лучше бы вернулся он в пустыню, чем продолжил ступать босыми ногами по каменистой местности.