Дети змей, дети волков

– Отправилась в город, – отвечает Ренэйст, стоя возле углубления в каменистой породе скалы, перебирая стоящие там емкости, что тихо стучат, когда она ставит их обратно. – Я хотела пойти с ней, но Мойра сказала, что лучше будет дождаться, пока она вернется. К тому же ты спал очень долго. Мне уже хотелось тебя разбудить, но вельва сказала, что тебе нужно время.

Должен ли он быть удивлен, что Мойра знает о том, для чего ему нужно было то время? Фыркает ведун себе под нос, вешает ткань на место и возвращается к очагу, опускаясь на одну из мягких подушек, разбросанных вокруг пламени. Ренэйст садится рядом, и в руках ее замечает ведун небольшой горшочек, расписанный искусными узорами. Открыв его, северянка бросает несколько горстей сухих трав в кипящую воду котла, и дом наполняет их аромат.

Он так и не находит в себе силы, чтобы сказать Ренэйст о своем видении, обращенном к ее родине. Предчувствие беды не обманывает его, но сейчас, когда есть время для покоя, Радомир не хочет заставлять ее волноваться. И без того выглядит Ренэйст измученной.

– Ты говорил во сне, – едва ли не шепчет Белолунная, – звал кого-то. Видение тебя терзало?

Смотрит она голубыми глазами на пламя, пляшущее в очаге, отставляет в сторону горшочек, взятый с полки, и начинает теребить пальцами амулеты, что носит на своей шее. Замечает Радомир, что вновь бусины вплетены в ее белые волосы, и теперь косички кажутся совсем уж короткими. С момента их знакомства стала она старше не только духовно, но и внешне, неужто и сам он так изменился?

– Можно сказать и так. Но видение это было обо мне, потому ты не должна тревожиться.

Ренэйст смеется тихо, смотрит на него лукаво. Видеть ее в хорошем настроении непривычно, Радомир и забыл, что она тоже улыбаться умеет. Не то чтобы сильно волнует его улыбка посестры, и все же приятно ощущать, что впервые за долгое время могут позволить они себе немного покоя.

– Не тревожиться? – со смешком на губах спрашивает она. – С той самой минуты, как нас выбросило на тот берег, я лишь и делаю, что тревожусь, Радомир. Вот уж не знаю, смогу ли разучиться, когда все это закончится. Что уж говорить об этом, если даже уснуть столь крепко смогли мы лишь благодаря заклинаниям вельвы?

– Разве ты не сама уснула?

Ренэйст качает отрицательно головой, помешивая деревянной ложкой ароматное варево в котле.

– Я позволила себе лишь задремать немного. В глубокий сон погрузила меня Мойра, применив свои чары. Она сказала об этом сама, когда я только проснулась. Твой сон был крепким благодаря ее помощи.

– Тебе что-нибудь снилось?

– Нет. Оно и к лучшему. Я устала закрывать глаза и видеть перед собой то, что приносит мне боль. Даже не знаю, как ты справляешься со своими видениями. Покорить их уж вряд ли проще, чем обычные сны.

В этом Ренэйст права; видение отличается от обычного сна, более глубокое и пугающее. Во снах видят либо то, что уже произошло, либо то, что никогда не произойдет. Когда же речь идет о видении, то здесь уже давит неопределенность того, предрешено ли событие либо изменить его исход может другой выбор.

Потому и не хочет тревожить Радомир Ренэйст словами о том, что видел он в своем сне, ведь может он еще и не сбыться. Да и разве могут змеи поглотить Луну? Будучи ведуном, столь сложно отличить, где видение, а где – самый обычный сон…

Ренэйст велит ему подать чашки, по которым, как только Радомир ей их приносит, разливает настой из трав, приготовленный на костре. Солнцерожденный вдыхает аромат гор, принесенный на иссушенных лепестках, и делает первый глоток. Его обдает горечью и свежестью, вкусом, принадлежащим этому краю. Дома он такой настой не попробовал бы. Под Вечным Солнцем даже травы сладки, одаренные теплом Ярило, все пышет светом. Здесь, где все застыло на перепутье, словно бы не решаясь занять одну из сторон, вкусы и запахи ощущаются абсолютно иначе.

Все мысли и тревоги покидают его, тепло, растекающееся по телу, становится единственным чувством, на котором может он сосредоточиться. Сделав пару глотков, Ренэйст выдыхает довольно, согревая ладони о стенки чаши. Несколько мгновений рассматривает она листочки, кружащие и медленно опадающие на самое дно, после чего произносит тихо:

– Не верится даже, что столько всего с нами произошло. Иногда мне кажется, что это – лишь дурной сон. Что вот-вот я открою глаза и окажусь если не дома, то на борту корабля, что на своей спине несет нас сквозь море к родным берегам.

– Я бы тоже хотел, чтобы все это оказалось сном. Но уже поздно надеяться на то, что все это лишь приснилось нам. И кораблекрушение, и Алтын-Куле, и путь сквозь пустыню, – все это произошло с нами и больше никуда не исчезнет. Такое невозможно забыть.

Белая Волчица лишь кивает задумчиво, соглашаясь. Такие воспоминания действительно не спрятать даже в самые темные и потаенные части собственной души. Когда вернется она домой, кошмарные эти воспоминания будут напоминать о себе, заставляя вновь переживать тот ужас, с которым пришлось столкнуться.

– Как ты думаешь, что сейчас происходит в Алтын-Куле?