Детям. Рассказы о животных

На нетвёрдых ногах добрёл Пятныш до дома, едва заметного в темноте, и свернулся клубком возле ворот. Попытался спрятаться от снега, но подходящего укрытия рядом не оказалось, а идти дальше не было сил. Он очень, очень устал и очень, очень замёрз и быстро уснул, а крупные хлопья падали на него без остановки.

Пенни Робинсон возвращалась с урока музыки вместе с мамой и собиралась войти в калитку, но вдруг заметила у ног небольшой сугроб. Она потрогала его ботинком, стряхнула рукой верхний слой и удивлённо закричала:

– Ой, мама, смотри! Здесь под снегом маленький мёртвый ягнёнок!

– Ягнёнок? Быть того не может! – воскликнула миссис Робинсон.

Пенни пригляделась:

– Может, может, и даже, кажется, не совсем мёртвый. По-моему, он ещё дышит.

Она подхватила Пятныша на руки и поспешила по тропинке к дому. Положила его в кухне на стол. Он лежал не шевелясь, с закрытыми глазами.

Пенни стряхнула снег, как следует вытерла ягнёнка полотенцем, но он не двигался. Шерсть была мокрой и грязной.

– Надо его отогреть, а то помрёт, – сказала Пенни. Потом кое-что придумала. Сбегала в спальню, принесла мамин фен и принялась обдувать горячим воздухом тельце найдёныша. Водила феном от головы к хвосту и обратно и всё ждала от него хоть каких-нибудь признаков жизни.

Из глубин своего ледяного сна Пятныш вдруг почуял приятные тёплые вихри, напоминающие летний ветерок, который прогревал тело, высушивал шерсть и выманивал его назад, к жизни. Это было похоже на чудесный сон – как будто он снова с матерью на солнечном склоне холма. Когда он открыл глаза и посмотрел в лицо Пенни, девочка обрадовалась:

– Гляди, гляди, сработало! Он оживает! – и продолжала обдувать его феном, пока шёрстка не высохла окончательно и не стала точно такой же, как в начале дня, когда Пятныш убежал с пастбища. Но ягнёнок всё ещё не шевелился.

– Такой слабый, нужно его накормить, – сказала Пенни. – Где бутылочка, из которой я пила, когда была маленькой?

Засмеявшись, миссис Робинсон достала из буфета бутылку, наполнила тёплым молоком и дала Пенни. Едва почуяв соску во рту, Пятныш понял, что с ней делать. Сил у него совсем не осталось, но сосать он мог, и молоко в бутылке быстро убывало. Пенни снова наполнила её, и Пятныш пил, пил, пока живот у него не раздулся так, что вот-вот лопнет. Он почувствовал себя гораздо лучше и принялся оглядывать ещё одно незнакомое место, куда его занесло, – уютную кухню с камином. Здесь всё было для него новым, но куда приятнее, чем холодный мир снаружи.

Рядом с камином Пенни приготовила ему постель – картонную коробку, и он погрузился в глубокий, спокойный сон.

Наутро Пенни увидела, что он вылез из коробки и бегает по комнате.

– Что мне с ним делать? – спросила она у мамы. – Он такой славный, можно я его оставлю?

– Не слишком это разумно, – ответила ей мама. – Он вырастет в большого барана, а у нас садик с пятачок. Надо постараться разузнать о нём что-нибудь.

Пенни скормила ему бутылку молока и отправилась в школу.

Когда учительница вошла в класс, Пенни подняла руку и рассказала ребятам о найденном ягнёнке.

– Что ж, очень интересно, – сказала учительница. – Интересно, откуда он.

Едва она заговорила, Гарри Кобб, который учился в одном классе с Пенни, поднял руку и вскочил со стула.

– Мисс, простите, мы вчера потеряли ягнёнка. Моего ягнёнка, отец отдал его мне, но, когда я вернулся из школы, его не было.

Гарри повернулся к девочке:

– Он примерно такого размера, Пенни? – Гарри развёл руки в стороны. – И у него чёрная морда с белым пятном на носу?

– Да, – ответила Пенни.

– Значит, это Пятныш! Это мой ягнёнок!

…После уроков снег растаял, и фермер Кобб отправился на машине в деревню, чтобы забрать беглеца. Пенни тоже поехала на ферму, и они с Гарри смотрели, как ягнёнок вернулся к матери и сестре на солнечное пастбище. Потом Пятныш с Умницей сунули головы под брюхо овцы и стали сосать молоко, мелко тряся хвостиками.

– Пенни, спасибо тебе, – сказал Гарри. – Ты спасла ему жизнь.

– Вообще-то его фен спас, – засмеялась Пенни.

Пока Пятныш сосал мамино молоко, в голове у него крутилась только одна мысль: его место здесь, больше ему никуда не надо.