Детям (сборник)

Сентябрь уже позолотил вершину старого вяза. Тысячи листьев покрыли новую зеленую крышу домика. Его уже нельзя узнать. Белый забор протянулся красивой узорчатой лентой. Маляры красили резные ворота. Поправленный домик уже не имел сиротливого вида: он подбодрился, выпрямился, крылечко игриво выступило во двор, белая труба весело посылала к небу синеватую струйку дыма. На месте сарая протянулся бревенчатый сруб теплой конюшни, крытой железом. У самых дверей ее уютная конура с коньком и соломой внутри.

Был вечер. Гасла заря на вершине старого вяза.

Жук собирался лезть в конуру на ночлег. Воробей, вылинявший и теперь точно покрытый лаком, чистил носик на крыше конюшни. Клонило ко сну, веяло тишиной и покоем.

– Вот и конура у вас… чик-чик! – сказал воробей.

– Да… конура…

– И новый забор… домик поправили… Мэри в теплой конюшне… Что!.. Помните, я говорил вам?.. Мэри сделала свое дело… А вы не верили все…

– Да…

«У-ух… у-ух…» – глухо отдалось в конюшне.

Воробей вздрогнул. Жук ниже опустил голову.

– Слышите?.. Что это с ней? – спросил он. – Тогда этого не было…

– Да… особенно ночью… Я слыхал, что это болезнь…

– Болезнь? – еще ниже опустил голову Жук.

– Мэри стала не та… Помните, как она пугала меня в кормушке?..

– Да… да…

– Теперь этого нет… и мне скучно. За ночь она не скажет ни слова, а овес лежит днями… Мне жалко ее, Жук…

– Ах, не говорите!.. Мэри уже не подымает свою подковку. Помните, когда она вернулась, я бросился к ней, схватил лапами ее ножку… А она нагнулась, полизала меня и так печально взглянула… Я плакал всю ночь… Что с ней?.. Как я хотел бы вернуть прежнее время!..

«У-ух… у-ух…» – кашляла Мэри.

– Я, знаете, почти не ночую в конюшне, – сказал воробей. – Мне страшно от этого уханья… А хозяин-то стал еще скучнее… На днях я видел, как он стоял в конюшне и плакал. Смотрите, вот он идет…

Дверь домика отворилась. Хозяин, желтый, худой, небритый, спустился с крылечка, отпер конюшню и вывел Мэри.

– Ну, погуляй… подыши… голубка…

Мэри остановилась возле колодца. Она опустила голову и смотрела в землю, раздумывая о чем-то… Плечи ее провалились, влажная шерсть потускнела, гривка не топорщилась щеткой… Ввалились бока, гнулись тонкие ноги.

«У-ух… у-ух…»

Мрачно глядел на нее старый жокей. Что он думал?..

Качаясь, подошла Мэри к Жуку, обнюхала морду, фыркнула и отошла к конюшне.

– Что же, не хочешь гулять?.. Все лежишь… Ноги дрожат у тебя… – сказал старый жокей.

Мэри подняла голову. Слабые синеватые глаза ее стали больше и глубже.

«И-их… у-ух… у-ух…»

Она хотела заржать и закашлялась, бессильно тряся головой.

– Подожди, покрою тебя…

Он прошел в дом.

– У вас… конура новая… Жук, я очень рада…

– Ах, не все ли равно! – сказал Жук. – Я вас так редко вижу… Вы, Мэри, забыли меня…

– Нет, что вы… Я только немного устала… после скачки и не могу стоять… и играть с вами, Жук… Раньше, когда я была в старой конюшне, я играла… А теперь… Жук, вы помните Ваксу?.. Ну вот… и я стала та кой же…

– Здравствуйте, Мэри!.. Вы не забыли меня? Чик-чик… – спросил воробей.

– Ах… это вы… Мне трудно… поднять голову… Я вас плохо вижу… Нет… я вас помню… Но почему вы не кричите так, как тогда?

– Невесело мне… чик-чик… – грустно сказал воробей.

Из домика вышли хозяин, Анна Федоровна, Надюшка и Сенька.

– Мэли!.. Мэли!.. – захлопала Надюшка. – Покатай, дедуска!..

– Нельзя. Мэри больна…

Все замолчали. Сенька смотрел исподлобья. Старик надевал на Мэри попону.

«У-ух… у-ух…»

– Дедушка! Зачем ты уводил Мэри? – вдруг спросил Сенька. – Она была здорова тогда… Зачем ты уводил ее, зачем?..

Старый жокей ничего не сказал и повел Мэри в конюшню. Долго сидела семья на крылечке. Потемнел старый вяз. Ночь опускалась на домик.

– Зачем все это случилось?! А-а-а… – глухо сказал старый жокей. – Лучше бы не возвращаться совсем…

Он положил голову на руки.

Проклятая слава!..

Осенней ночью, когда гудел старый вяз, воробей вдруг проснулся. Его испугал стон. Бил холодный дождик в оконце. Что-то хрипело.

Воробей в страхе метнулся, ударился в стенку и опустился. Стало тихо-тихо.

– Мэри!.. Это вы?..

Ни звука.

Он почувствовал под собой что-то теплое, влажное.

– Это вы, Мэри?!

Он скакнул раз-другой… Это гривка – она не дрожит!

Он ступил на голову, на ноздри, сел на ухо… Твердое ушко не дергается.

Ему стало страшно. Он нашел знакомую щель и попал под холодные струи дождя. Вон в темноте белеет конурка.

– Жук!.. Проснитесь!!

– Что такое? Что?.. – высунулась лохматая голова.

– Мэри… там… умерла наша Мэри… Жук, что нам делать?! Чик-чик-чик… – затерялся печальный писк в шуме ветра.

Жук вылез, нагнул морду к земле и завыл…

«У-у-у-у…»

В доме было темно. Скрипел старый вяз, падали листья.

Тревожно спал старый жокей.

1907

Мой Марс

I

Взгляните на ананас! Какой шишковатый и толстокожий! А под бугроватой корой его прячется душистая золотистая мякоть.

А гранат! Его кожура крепка, как подошва, как старая, усохшая резина. А внутри притаились крупные розовые слезы, эти мягкие хрустали – его сочные зерна.