Детки в клетке (сборник)

— Разумеется. Ничего, поймешь. И еще — знаешь что, Хови?

— Что?

— Если эта идиотская человеческая раса сможет продержаться ближайшие шесть месяцев, значит, она продержится вечно.

Он приподнял майонезную банку, и один увеличенный через стекло глаз Бобби уставился на меня с величайшей торжественностью.

— Это серьезная вещь, — сказал он. — Лекарство от самой страшной болезни, которой страдает Homo Sapiens.

— Рак?

— Нет, — покачал головой Бобби. — Война. Пьяные драки. Желание стрелять. Вся эта гадость. Где у тебя ванная, Хови? У меня коренной зуб шатается.

Когда он вернулся, он не только привел в порядок майку, но и причесался, не изменив своему излюбленному методу. Я знал, что Бобби просто сует голову под кран, после чего растопыренными пальцами зачесывает их назад.

Оглядев стеклянные ящики, он заявил, что и пчелы, и осы в норме.

— Только имей в виду, Хови, что к осиному гнезду обычное понимание «нормы» даже близко нельзя отнести. Осы — общественные насекомые, как пчелы и муравьи, но в отличие от пчел, которые почти всегда благоразумны, и от муравьев, у которых иногда бывают шизоидные приступы, осы всегда ведут себя как настоящие психопаты. Точно как старый добрый Homo Sapiens. — Он усмехнулся и снял крышку с ящика, в котором были пчелы.

— Знаешь что, Бобби, — с улыбкой заметил я, но улыбка получилась слишком широкой. — Давай ты лучше положишь крышку на место и просто расскажешь мне, в чем дело, а? Оставь демонстрацию на потом. Видишь ли, моя хозяйка — просто душка, но у нее есть босс, тупой бык, который курит сигары «Оди пероде» и на тридцать фунтов крупнее меня. Она…

— Тебе понравится, — сказал Бобби, словно я не произнес ни звука, привычка, знакомая мне не меньше, чем его Десятипальцевый Метод Укладки Волос. Брата нельзя было упрекнуть в невежливости; он просто временами полностью погружался в свое. Да и мог ли я его остановить? Нет, черт побери! Я был так рад, что он вернулся. Хочу сказать, кажется, я уже тогда понял, что происходит что-то глубоко неправильное, но и пяти минут пребывания в обществе Бобби мне хватало, чтобы он меня полностью загипнотизировал. Он был Люси с футбольным мячом, предлагающей в последний раз сыграть в собачку, а я — Чарли Брауном, бросающимся за ним через все поле.

— На самом деле тебе, вероятно, уже приходилось такое видеть, — продолжал Бобби. — Время от времени и в журналах печатают подобные фотографии, и по телевизору показывают, в передачах о природе. Тут нет ничего особенного, но выглядит очень эффектно, потому что у людей совершенно иррациональная предубежденность по отношению к пчелам.

И что самое странное, он был прав — я действительно видел такое раньше.

Он опустил руку в ящик между ульем и стеклянной стенкой. Не прошло и пятнадцати секунд, как его рука оказалась в шевелящейся желто-черной перчатке. И мгновенно в памяти всплыло давнее воспоминание. Я сижу перед телевизором в пижаме, прижимаю к груди моего паддингтонского медвежонка, до времени ложиться в постель как минимум полчаса (а до рождения Бобби — несколько лет), и со смесью ужаса, отвращения и изумления наблюдаю, как некий пчеловод позволяет пчелам полностью покрыть его лицо. Сначала они образуют нечто напоминающее колпак палача, а потом он сдвигает их, создавая нелепую живую бороду.

Бобби вдруг резко сморщился, потом усмехнулся.

— Одна меня все-таки ужалила, — пояснил он. — Они все еще не пришли в себя после путешествия. От Ла-Платы до Вако меня подвозила одна дамочка из страховой компании. У нее старый «пайпер кэб», а оттуда на самолетике местной авиалинии, «Эйр Козел» называется, если не ошибаюсь, до Нового Орлеана. В итоге сделал около сорока пересадок, но, клянусь Богом, именно дорога от этой Ла-Помойки вывела их из себя. На Второй авеню до сих пор больше выбоин, чем на Бергенштрассе после капитуляции Германии.

— Знаешь, Боб, лучше бы ты вынул оттуда руку, — настаивал я на своем, мысленно представляя, как буду гоняться за пчелами со свернутым в трубку журналом, сшибая их одну за другой, словно сбежавших из тюрьмы преступников из какого-то старого фильма. Но ни одна из них не покинула ящик… по крайней мере пока.

— Расслабься, Хови. Ты видел когда-нибудь, чтобы пчела ужалила цветок? Или хотя бы слышал об этом?

— Ты не очень похож на цветок.

— Ты что, полагаешь, пчелы знают, как выглядит цветок? — рассмеялся он. — У них о виде цветка не больше представления, чем у нас с тобой — о чем поет ветер. Они знают, что я сладкий, потому что я выделяю с потом диоксин сахарозы… наряду с тридцатью семью другими диоксинами, и это лишь те, которые нам известны. — Он в задумчивости помолчал. — Хотя, должен признаться, вчера вечером я позаботился, чтобы себя подсластить. В самолете съел коробку вишни в шоколаде…

— О Бобби, господи!..

— …а в такси по дороге сюда еще парочку сливочного зефира.